Талисман

На следующий день Джек Сойер понимал происходящее ничуть не лучше. Ночью ему приснился один из самых страшных снов в его жизни. В нем за матерью крался какой-то жуткий монстр – карлик с перекошенными глазами и гниющей, облезающей кожей. Твоя мать почти мертва, Джек, скажи «аллилуйя»! – прохрипел монстр, и Джек знал – такое знание приходит только во сне, – что монстр радиоактивный, а его прикосновение грозит смертью. Он проснулся в холодном поту, едва сдерживая крик. Только шум прибоя помог ему осознать, где он находится, и прошел еще не один час, прежде чем Джек снова уснул.

Утром он собирался рассказать этот сон матери, но Лили пребывала в дурном настроении, не шла на разговор, прячась за клубами сигаретного дыма. И лишь когда Джек под каким-то надуманным предлогом собрался уйти из кафетерия отеля, Лили едва заметно ему улыбнулась.

– Подумай, где хочешь поужинать.

– Правда?

– Да. Только не в фаст-фуде. Я удрала из Лос-Анджелеса в Нью-Хэмпшир не для того, чтобы травиться хот-догами.

– Давай поедем в один из рыбных ресторанов в Хэмптон-Бич? – предложил Джек.

– Отлично. Теперь иди и поиграй.

Иди и поиграй, с непривычной злостью подумал Джек. Да, мамочка, ловко у тебя получается! Легко! Иди и поиграй! С кем? Мама, почему ты здесь? Почему мы здесь? Ты очень больна? Почему не хочешь говорить со мной о дяде Томми? И чего хочет дядя Морган? Чего?..

Вопросы, вопросы… И все не стоят выеденного яйца, потому что никто может на них ответить.

Разве что Спиди…

Смех, да и только: как чернокожий старикан, с которым он только что познакомился, мог разрешить хоть какую-то из его проблем?

Тем не менее Джек думал о Спиди Паркере, когда пересек променад и зашагал по наводящему тоску пустынному берегу.

2

Конец света наступит здесь, да? – снова подумал Джек.

Чайки кружили в серой вышине. На календаре было еще лето, но в Аркадия-Бич оно заканчивалось в День труда. Тишина серостью соперничала с воздухом.

Джек взглянул на свои кроссовки и увидел, что они запачканы чем-то вроде дегтя. Грязь с пляжа, решил он. Вынесло волнами? Он не знал, где измазался, но на всякий случай отступил от кромки воды.

Чайки кричали и кружили в воздухе. Крик одной из них раздался прямо над головой Джека, и сразу после этого мальчик услышал негромкий удар, словно по металлу. Он вовремя повернулся и увидел, как что-то упало на скалу. Чайка быстро, точно робот, вертела головой по сторонам, чтобы убедиться, что никто ее не потревожит. Потом запрыгала к тому месту, где на ровном, утрамбованном песке лежал брошенный ею моллюск. От удара о камень раковина треснула, как яйцо, и Джек увидел внутри подрагивающее мясо… Или у него разыгралось воображение?

Не хочу на это смотреть.

Но прежде чем он успел отвернуться, желтый крючковатый клюв чайки ухватил мясо, растягивая его, как эластичную ленту, и Джек почувствовал, что желудок завязался узлом. Мысленно он услышал крик разрываемой живой плоти… ничего связного, просто тупая плоть кричит от боли.

Джек вновь попытался отвернуться от чайки – и не смог. Птичий клюв открылся, демонстрируя грязно-розовую глотку. Моллюск нырнул обратно в разбитую раковину, и с мгновение чайка смотрела на Джека мертвенно-черными глазами, подтверждая ужасные истины: умирают отцы, умирают матери, умирают дядья, даже если они окончили Йельский университет и выглядят в своих костюмах-тройках с Савил-роу[6] несокрушимыми, как стены банка. Дети тоже умирают… и в конце остается только тупой, бездумный крик живой плоти.

– Эй, – произнес Джек, не замечая, что говорит вслух. – Эй, отстаньте от меня!..

Чайка сидела над добычей, буравя его маленькими черными глазками. Потом вновь принялась клевать мясо. Хочешь кусочек, Джек? Оно еще трепещет! Боже мой, мясо такое свежее, похоже, и не знает, что мертво!

Крепкий желтый клюв вновь вцепился в моллюска и потянул. Потя-я-я-я-я-я…

Мясная резинка разорвалась. Голова чайки вскинулась к серому сентябрьскому небу, заработали мышцы горла. У Джека снова возникло ощущение, что птица смотрит на него, как, бывает, смотрят на тебя глаза с висящей на стене картины, в какой бы части комнаты ты ни находился. И глаза… он знал эти глаза.