Талейран

— Если бы меня здесь не было, вам бы недоставало меня. Господа, я, может быть, единственный из всех присутствующих, который ничего не требует. Подлинное уважение — это все, что я желаю для Франции. Она достаточно могущественна, благодаря своему богатству, своей протяженности, численности и духу своего населения, единству своей администрации, а также защите, которую природа дала ее границам. Повторяю, я ничего не желаю для нее, но бесконечно много могу дать вам. Присутствие здесь министра Людовика XVIII освящает начала, на которых покоится весь социальный порядок. Основная потребность Европы — это изгнание навсегда мысли о возможности приобретения прав одним завоеванием и восстановление священного принципа легитимности, из которого проистекают порядок и устойчивость. Показав теперь, что Франция мешает вашим совещаниям, вы этим самым сказали бы, что вы не руководствуетесь больше истинными принципами и что вы отвергаете саму справедливость. Эта мысль далека от меня, так как мы все одинаково понимаем, что только простой и прямой путь достоин той благородной миссии, которую нам предстоит выполнить.

В зале заседаний поднялся шум, но Талейран как ни в чем не бывало продолжил:

— Парижский договор гласит: «Все державы, участвовавшие на той и другой стороне в настоящей войне, отправят в Вену полномочных представителей для того, чтобы принять на общем конгрессе постановления, которые должны дополнить предписания Парижского договора» [449]. Когда откроется общий конгресс? Когда начнутся его заседания? Эти вопросы ставят все те, кого привели сюда их интересы. Если бы некоторые державы, находящиеся в привилегированном положении, захотели, как об этом уже распространяются слухи, осуществить на конгрессе диктаторскую власть, то я должен сказать следующее: опираясь на условия Парижского договора, я не мог бы согласиться на признание над этим собранием какой-либо высшей власти.

Говорил Талейран почти два часа, и, надо признать, его выступление «изменило тональность всей конференции» [450]. Во всяком случае, после этого державы-победительницы не устраивали больше совещаний без участия Франции. Более того, Талейран каждый раз вел себя так, как если бы он был министром не побежденной, а победившей страны.

«Теперь за столом переговоров сидела уже “большая пятерка”. Франция получила равное право управлять работой конгресса» [451].

Биограф Талейрана сэр Генри Литтон Булвер пишет: «Талейран в Вене следовал линии поведения, которая всегда была своей собственной, независимо от правительств, которым он служил и которые полностью полагались на него — он был усердным и верным. Одним словом, он показал себя активным и очень ловким, служа политике, которую Людовик XVIII, с которым он поддерживал частную переписку, считал лучшей для своей династии и для Франции» [452].

В приведенной выше цитате кому-то может показаться странным слово «верный». Но это лишь тем, кто, следуя стереотипам, считает Талейрана «политическим хамелеоном». А некоторые вообще уверены, что дитя, брошенное в свое время родной матерью, вообще не способно на верность. Но Талейран действительно был человеком верным — верным самому себе и верным интересам Франции. И при этом Людовик XVIII, с которым Талейран действительно поддерживал частную переписку, мог считать лучшим для своей династии все, что угодно…

* * *

Напомним, Наполеон в это время находился в ссылке на средиземноморском острове Эльба, и Талейран, будучи на самом деле реалистом, постоянно напоминал и Каслри, и Меттерниху об опасности, все еще исходящей от экс-императора. Он даже советовал Людовику XVIII: «Формируется твердое убеждение в необходимости удалить Наполеона с Эльбы. Никто пока не знает куда. Я рекомендую Азорские острова. Они находятся в пятистах льё от любой большой земли. Лорд Каслри полагает, что португальцы не будут возражать. Хотя остается проблема — кто все это будет финансировать» [453].

Король согласился с этим вариантом, попросив Талейрана подготовить более конкретные предложения. К Рождеству Талейран уже писал королю, что «идея приносит плоды», и ему вроде бы удалось договориться о том, что Англия возьмет на себя расходы по содержанию Наполеона. Однако план Талейрана сорвался из-за того, что император Александр категорически отказался нарушить условия отречения, согласованные с бывшим императором французов.

И все же «благодаря железной логике Талейран выиграл первый раунд конференции» [454].

Казалось бы, «большая четверка» уже договорилась отдать России Польшу, а Пруссии — Саксонию, но очень скоро в ней наметился раскол.

Безусловно, Талейрану не было особой нужды настраивать Меттерниха против императора Александра: они и так почти не переносили друг друга. В свое время они сильно повздорили по вопросу о судьбе Швейцарии, и вследствие этого в их отношениях «появилась зияющая брешь», которая потом переросла в «открытое противоборство на всех фронтах» [455].