Талейран

Переходя затем к внутренним мероприятиям во Франции, Вашему Величеству надлежало бы сообщить, что вы желаете дать все гарантии, которые будут считаться необходимыми. Так как выбор министров представляет самую существенную из всех тех гарантий, которые вы можете дать, то вы тотчас же оповестите о предстоящем изменении правительства. Вы должны заявить, что привлеченные вами министры назначены лишь временно, так как вы сохраняете за собой возможность по прибытии во Францию так составить правительство, чтобы даваемая вами таким образом гарантия удовлетворила все партии, все взгляды и успокоила все тревоги.

Наконец, было бы хорошо, чтобы это заявление коснулось национальных имуществ и высказалось относительно них положительнее, категоричнее и в более успокоительном смысле, чем учредительная хартия, постановления которой оказались недостаточны для прекращения опасений лиц, приобретших такие имущества. Сейчас тем более необходимо их успокоить и не оставить им ни малейшего предлога для тревоги, что, благодаря ей, приостановилась продажа государственных лесову доход от которой будет впредь еще более нужен у чем прежде, почему эти сделки и следует всячески поощрять.

Вашему Величеству полезно и даже необходимо, по общему мнению, обратиться в таком духе к своему народу. Признаюсь Вашему Величеству, что я также в этом убежден. В особенности я считаю необходимыму чтобы вы удовлетворили все пожелания в отношении гарантий. Если, как я смею надеяться, Ваше Величество разделяет этот взгляду то вы, конечно, поручите нескольким лицам, пользующимся вашим довериему приготовить и представить вам проект такой декларации» [476].

Прием, оказанный Талейрану в Камбрэ, оказался весьма благосклонным, и о событиях в Монсе не было сказано ни слова. В результате князю удалось убедить короля и его окружение в том, что при вступлении во Францию необходимо издать прокламацию, в которой король признал бы свои ошибки. Соответствующая прокламация была написана, и ее зачитали в Совете, где присутствовали принцы.

Граф д’Артуа тут же пожаловался на унижение, которому хотят подвергнуть короля. По его мнению, король не должен был просить прощения и обещать впредь не повторять совершенных ошибок.

— В прокламации говорится, что король был увлечен своими привязанностями, — сказал брат короля. — Уж не хотят ли здесь указать на меня?

— Да, — ответил ему Талейран, — вы совершили много зла.

— Князь Талейран, вы забываетесь! — воскликнул граф д’Артуа.

— Быть может, я и забываюсь, но правда превыше всего, — последовал ответ.

— Только присутствие короля сдерживает меня! — закричал герцог Беррийский. — Иначе я не позволил бы никому так обращаться с моим отцом…

Сын графа д’Артуа уже готов был броситься на улыбающегося Талейрана, но король поспешил угомонить его, объявив, что ему одному принадлежит право судить о том, что говорить народу Франции, а чего не говорить.

Тем не менее была составлена новая прокламация, и король ее одобрил. В ней с подачи Талейрана говорилось о том, что сделанные ошибки были связаны с трудными временами, что король уверяет владельцев имуществ, что приобретенная ими собственность неприкосновенна и т. д. Естественно, партия графа д’Артуа была недовольна, но произведение Талейрана (помимо иностранных штыков, конечно) явно прокладывало дорогу Бурбонам к вторичному возвращению, и не признать это было невозможно.