Талант (Жизнь Бережкова)

И, представьте себе, буквально через месяц, к первому снегу, мы выпустили десять аэросаней, десять машин, крайне несовершенных, без тормозов, с плохонькими моторами "Холл-Скотт", но все-таки машин, на которых можно ездить, хоть очень трудно остановиться.

Только теперь я понимаю, как я был прав тогда. Только теперь, будучи главным конструктором завода, выпускающего авиационные моторы, я понимаю, что достаточно поколебаться, отступить перед трудностями, склониться к мысли, что эту вещь лучше бросить, а сделать вместо нее новый мотор, "перекинуться", как я называю, на новый мотор, — достаточно поддаться этому соблазну, и вы погубили свой мотор, свое доброе имя конструктора, вы и завод пустили под откос.

"Компас" для меня — чудесное время закалки.

В бывших конюшнях роскошного ресторана я работал до двенадцати, до часу ночи, потом садился на мотоциклетку и, усталый, но ощущающий подъем и счастье творчества, уезжал домой. Вскоре я совсем переехал на жительство в "Компас", облюбовал себе комнатку в подвале, рядом с котельной, где было потеплей, и почти не появлялся дома.

Помню, я сочинил чуть ли не целую поэму под названием "Компас". У меня, к сожалению, она не сохранилась, но у Пантелеймона Гусина, наверное, есть…

16

Бережков взглянул на часы. Было около двух.

Он плутовски подмигнул и сказал:

— А не потревожить ли нам "Гусю"? Он такой добряк, что не рассердится. Пусть по телефону прочтет мою поэму, мы ее запишем.

Бережков достал из кармана записную книжку, нашел фамилию Гусина, повторил два раза вслух номер телефона и, откинув с аппарата цветной шарф, поднял трубку. Дождавшись голоса телефонистки — в Москве тогда еще не было автоматического телефона, — он вдруг, вероятно, неожиданно для самого себя, назвал совершенно другой номер.

— Алло! Это Бережков. Я сплю. Клянусь, что сплю. Даю слово: как только скажете, сейчас же опять засну. Что? Над Уралом? Как мотор? Спасибо. Засыпаю, сплю…

Он положил трубку. Его глаза блестели. Но он, сдерживая себя, спокойным тоном объявил:

— Летят над Уралом. Там уже светает. Земли не видно. Из облаков торчат верхушки гор. Моторная часть работает великолепно.

С минуту он помолчал, потом снова взял трубку, назвал номер телефона Гусина:

— Пантелеймон Степанович? Разбудил тебя? Это Бережков. Спал? Тогда извини, бросай трубку, переворачивайся на другой бок — ничего спешного. Все-таки хочешь знать? Не надо, не хочу тебя тревожить… Что? Да, только что получили от них последние сообщения. Извини, засыпай, узнаешь утром. Очень хочется? Но только при одном условии. Разыщи мою поэму "Компас" и прочти мне по телефону. Или нет, отложим, "Гуся", до утра. В один момент разыщешь? Стоит ли? Не надо. Ну, скажу, скажу, что с тобой сделаешь, продолжал Бережков в трубку. — Летят над Уралом… Там уже показалось солнышко. Земли не видно. Из облаков торчат верхушки гор. Садиться, "Гуся", некуда. Но мотор рокочет, все в порядке. Они передают: моторная часть работает великолепно. Не сплю, не могу заснуть… Тут у нас ночь воспоминаний. Хорошо, давай поэму, жду.

Бережков победоносно повернулся к нам.

— Ищет, — смеясь, объявил он.

Изумляясь, я смотрел на Бережкова. В течение последних двух-трех минут проявились разные грани его личности. Только что в нем всколыхнулись поистине высокие чувства, но тотчас же, в разговоре с Гусиным, появился совсем другой Бережков: Бережков-хитрец, Бережков-дока. У нас на глазах, как по нотам, он разыграл своего "Гусю". Нельзя было не улыбнуться, увидев, как искренне расстроился конструктор прославленных моторов, узнав, что Гусин не разыскал поэмы.

— Припомни хоть что-нибудь, — потребовал Бережков. — Неужели ничего не осталось в памяти?

Тут же он, просияв, сообщил нам:

— О себе-то "Гусенька" запомнил!

Гусин, видимо, стал по памяти приводить отрывок. Повторяя за ним, Бережков со вкусом прочел строфы, которые рассказывали, как Гусин демонстрировал тормоза своей конструкции.

— Я начинаю! — крикнул Гусин и на педали враз нажал.

Хотя напор был очень силен, но тормоз доску не прижал.

— Ах, не прижал? Ну, и не надо, — он равнодушно нам сказал.

Так я нажму вторично, слабо, — и из последних сил нажал.

Катил с него пот крупным градом. "Компас" от хохота стонал,

А тормоз, как под вражьим флагом, недвижно-мертвенно стоял.

— Славно? — спросил Бережков присутствующих. Затем он вновь заговорил в трубку: — Как? Как ты сказал? Неужели записан? Друзья! — обернулся он к нам. — Исключительная удача! Гусину попался один мой рассказец. Вмонтируем-ка его в нашу ночь рассказов. "Гуся", напомни мне начало…

Слушая, Бережков опять не удержался от смеха.

— Ладно, ложись спать, — милостиво разрешил он Гусину. — Дальше уже помню. Еще раз извини, дорогой!

Положив трубку, Бережков прошелся по комнате.

— Приступаю без всяких введений, — объявил он. — Согласно свидетельству милейшего "Гуси", данное произведение называется "Пергамент". Автор Бережков. Дата — тысяча девятьсот девятнадцать… Итак…

17

"ПЕРГАМЕНТ"

(Рассказ)

Кто из нас, друзья, не мечтал о необычайных приключениях, о какой-нибудь неожиданной встрече или удивительной случайности?