Ганьшин этого не знал. Можно предполагать, сказал он, что будет выстроен завод для выпуска моторов типа "Майбах". Ладошников обратился к правительству с запиской о необходимости соорудить такой завод, чтобы обеспечить моторами его новые машины "Лад-8". Идут толки и о других новых заводах. Да и некоторые старые будут, как поговаривают, расширены, обновлены. Московский автомобильный завод АМО определенно будет перестроен. Там начаты уже проектные работы.
Оба друга не знали тогда, что эти толки, эти новости были предвестниками первой пятилетки, знаменитого первого пятилетнего плана; не знали, что менее чем через полгода этот план будет провозглашен с трибуны партийной конференции на всю страну и на весь мир. В тот вечер Бережков еще не понимал, что, тоскуя и томясь, он всем сердцем ждал эту новую эпоху великих и необыкновенных дел.
— Теперь везде требуются проектировщики и конструкторы, — говорил Ганьшин. — Ты валяешься, ноешь, а между тем настает, кажется, твое время. Поднимайся, берись за карандаш, черти и черти! Я уверен, ты еще потрясешь нас всех своей карьерой.
Бережкову вспомнилась фраза, которую он где-то прочел: "У поэта нет карьеры, у поэта есть судьба". Он произнес эти слова вслух. Ганьшин махнул рукой.
— Неисправим! — воскликнул он.
У Бережкова радостно екнуло сердце. "Неисправим!" Значит, он еще прежний? Значит, его еще можно узнать?!
— Слышал ли ты, горе-поэт, — продолжал Ганьшин, — что кто-то изложил в стихах правила трамвайного движения. Там есть и такое: "Старик, оставь пустые бредни, входи с задней, сходи с передней". Понял?
— А мне это неинтересно.
— "Старик, оставь пустые бредни…" — еще раз продекламировал Ганьшин. Он рассмеялся. Ему нравилось это двустишие.
Прощаясь, Ганьшин снова пригласил всех к себе встречать Новый год.
— Тысяча девятьсот двадцать девятый, — сказал он. — И мне скоро тридцать шесть.
— А мне тридцать четыре. И еще ничего не сделано.
— Вот и делай скорей мотор с вентиляторным обдувом. Иди завтра же заключай договор. Пойдешь?
— Пойду. Подзаработаю.
— Иронизируешь? Перестань же ныть!
— Хорошо, не буду.
Уходя, Ганьшин долго надевал калоши, шубу. Потом, вдруг перестав укутываться, провозгласил:
— Знаешь, в запасе имеется еще один способ вывести тебя из спячки!
— Какой там еще способ?
— Обязательно приходи ко мне под Новый год. Приготовим тебе сюрприз. Новогодний сюрприз.
Проводив гостя, Бережков взял из столовой журналы, оставленные для него Ганьшиным, и пошел к себе.
В комнате по-прежнему был лунный полусвет. На полу в светлой голубоватой полосе вырисовывалась крестом тень оконных перекладин. Задумавшись, Бережков смотрел на этот крест. Час или полтора часа назад он услышал отсюда возглас Ганьшина: "Он нужен!" — и вскочил, как на призыв судьбы. Но друг ушел, а у Бережкова ничего не изменилось. Заказ? Ну, сделаю, а дальше? Он усмехнулся, включил электричество, положил на стол журналы и рассеянно стал перелистывать.
Плотная, меловой белизны, глянцевитая бумага скользила в пальцах. Типографские краски — цветные и черная — были очень яркие. Журналы молодой Советской страны печатались не на такой бумаге, не такими красками. Медленно переворачивая страницы, Бережков даже в пальцах ощущал иной, неизвестный ему мир — Запад, заграницу. Вот объявления знаменитой "Дженерал моторс компани", вот рекламы фирмы "Райт", фирмы "Сидней", вот небольшая, очерченная овальной рамкой марка Форда.
Бережков листал дальше. В рекламах, заголовках, фотоснимках, рисунках, чертежах перед ним вставала американская промышленность автомобильных и авиационных моторов, проплывала индустриальная Америка.
На раскрытой странице, занятой рекламой моторов "Сидней", был изображен леопард в прыжке. Объявление извещало о выпуске нового авиационного мотора "Сидней-Леопард" мощностью в семьсот лошадиных сил. Все свои моторы фирма "Сидней" называла так: "Сидней-Пума", "Сидней-Ягуар", "Сидней-Лев". К этой мощности, к достигнутому новому пику, сразу подошли, как знал Бережков, несколько конкурирующих американских фирм. Почти такой же мощности уже достигли и последние немецкие моторы "Майбах", "БМВ", "Тайфун" и другие.
А у нас? Советские заводы с великими трудностями стали выпускать авиамоторы в триста сил, и то иностранной конструкции, сегодня уже устаревшие, уже замененные на Западе более современными моделями. И ни одного своего мотора, созданного русскими конструкторами! Неужели мы, черт возьми, творчески бессильны? Кто доказал, что американцы или немцы умнее, талантливее нас? Нет, с этим Бережков никогда не согласится.