Талант есть чудо неслучайное

одна нога его скульптуры сделана изlb каррарского мрамора, а другая из

первопопавшейся глины. К сожалению, так иногда до сих пор бывает cd стихами

Горбовского. Эта непрофессиональная небрежность проскальзывает и в рифмах

«молодая — стаями», «глаза — волосах», «отважно — пташка», «прекрасно —

лаской», «бездушной-то — подушечка», «спешат — душа» и т. д.

Горбовский справедливо сказал: «Маленьких искусств не существует».

Искусство самоочищения — это тоже великое искусство.

1975

ОСЯЗАНИЕ СЛУХОМ

п

оэзия — это всегда перевод с темного, запутанного, сбивчивого подстрочника

собственной души, и в этом смысле любой поэт — переводчик. Абсолютно точный

перевод языка души на язык слов столь же невозможен, как и опасен слишком вольный

перевод — он чреват тем, что от первозданности души ничего не остается. Но что же

делать? Автор афоризма «Мысль изреченная есть ложь» остался в нашей памяти все-

таки именно благодаря изреченности, а не молчанию. Если следовать тютчевской

логике, то его строка о том, что мысль изреченная есть ложь, уже сама является ложью.

«Взрывая ключи», можно не только «возмутить» их, но и раскрыть тайные истоки того,

что движет нами. Важно дать язык чувств языку слов, чтобы было невозможно

рационально проанализировать, где кончается чувство, а где начинается слово. Идеаль-

но— слово как высшая форма чувства.

Одно из наших тончайших чувств — это осязание. Но формула осязания объемна.

Осязание не только на кончиках наших пальцев, которые у слепых подобны десяти

зрачкам. Осязание не только во вкусовых ощущениях. Можно осязать и слухом.

Такого рода дарование — осязание слухом — и свойственно одному из

замечательных грузинских поэтов — Отару Чиладзе. Кажется, что все его тело, вся его

душа превратились в чуткий, трепещущий орган слуха, улавливающий все малейшие

вздрагивания, колебания, ше лесты, шорохи и внутри самого себя, и внутри природы,

132

и внутри всего окружающего. Отара Чнладзе, может быть, можно упрекнуть в том,

что он редко реагирует на звуки крупного калибра, сотрясающие историю и слышные

сразу всем. Но зато слуховой орган его поэзии устроен так, что он умеет услышать,

вобрать в себя не слышимое никем другим, и может превратить беззвучность слезинки,

скатывающейся с чьей-то щеки, в гул Ниагары. А ведь иногда в поэзии, к сожалению,

бывает наоборот: иные поэты наполняют свои стихи громоподобным шумом

индустрии, грохотом батальных взрывов, бравурным шипением павлинообразных фей-

ерверков, но когда читаешь их стихи, то они похожи на немое кино: по страницам

скачут молнии, а настоящего грома не слышно. Поэтическое осязание слухом

начинается с чувства природы, а оно, это чувство, у Отара Чнладзе целомудренно и

первородно. Но даже самые хорошие стихотворцы-пейзажисты еще не поэты. Осязание

слухом у Отара Чиладзе направлено не только на природу, но и внутрь себя, в самые

сокровенные закоулки собственной души, где он бродит иногда в потемках, ощупью, но

осязая каждую шероховатость стен и мостовой и поэтому не теряя себя.

Но даже самые хорошие исследователи собственной души еще не поэты. Осязание

слухом у Отара Чнладзе направлено не только внутрь себя, но и внутрь других людей,

и внутрь истории, объединяющей всех нас и делающей людей — человечеством.

Конечно, у него иногда возникают сомнения:

Может быть, я поводырь и рассказчик в общине мирной глухих и незрячих,

вбивший в башку себе: думать о каждом, думать за каждого из сограждан?

Есть поэты, все время громогласно заявляющие, что они говорят от имени народа.

Присмотришься к ним, и вдруг станет их жалко — до чего они на самом деле одиноки.

Есть другие поэты: они больше говорят об одиночестве, чем о народе, по

присмотришься к ним и поймешь, что именно они говорят от имени народа. К таким

поэтам и принадлежит Отар Чнладзе. Поэтому ои и понимает, что не одинок, даже в

своем одиночестве:

И оказалось возможным и важным думать за каждого из сограждан.

132

Тогда-то и приходит к нему такая строка:

Я замечаю, что сам я — эпоха.

Обратите внимание: он не объявляет, что эпоха — это он, а замечает это. Но

объявлять можно и нереальность, а вот заметить можно только реальность. Из этого и

рождаются мысли, как «капли, созревшие в колоколе». Отар Чнладзе — плоть от плоти

великих грузинских поэтов, начиная от Руставели и кончая Галактионом Табидзе,

Георгием Леонидзе, Симоном Чи-ковани. Это не означает, что я уже хочу при жизни

«подсадить на пьедестал» поэта. В конечном счете все решит история, и сейчас мы

можем только осторожно предугадывать места в истории тех, кто еще слишком рядом с

нами. Но уже ясно, что Отар Чиладзе является, независимо от своего собственного

желания, серьезным претендентом на то, чтобы встать в число преодолевших свою

смерть своими стихами. Я его знаю давно и смею заверить, что он никогда не «лез в

бессмертие» ни с экрана телевидения, ни с трибун поэтических выступлений, никогда

не подменял работы зарабаты-ваньем славы. В грузинских традициях торжественные

заздравные тосты. Я это люблю, но только за столом, а не в поэзии. К сожалению,

такой обычай иногда перекочевывает и в стихи некоторых поэтов, и они. пишут оды,