Такова хоккейная жизнь

Наверное, имеет немалое значение и тот факт, что в советские времена тренер был в клубе первым лицом и отвечал за все, вплоть до того, что «выбивал» подопечным квартиры или машины, решал вопросы по премиям. Руководство добровольного спортивного общества или ведомства доверяло ему, в учебно-тренировочный и селекционный процесс не вмешивалось. Пожалуй, я принял все эти условия игры. Причем по ходу новой работы пришлось после распада СССР перестраиваться. Роль тренера изменилась, он стал во многом зависимым человеком, которого при случае можно, что называется, «турнуть». Да и сами взаимоотношения тренера с руководителями и хозяевами клубов сегодня, на мой взгляд, довольно сложные. У тех, кто правит балом, довольно часто находятся советчики, нашептывающие, что, мол, наставник ваш то и это неправильно делает. Так порой зарождается сомнение, которое затем в недоверие перерастает. И как ты ни тужься, что-либо изменить трудно. Причем весьма огорчительно, что в спорных ситуациях профессионал не может доказать свою правоту дилетанту. Согласитесь, унизительно выслушивать претензии, являющиеся в основном плодом воображения. Есть тренеры, которые отвечают на критику резко. Возникает конфликт, заканчивающийся, как правило, отставкой.

В целом мое становление проходило как бы поэтапно. Даже при удачном развитии событий перестройка «игрок — тренер» требует дополнительных усилий. Здесь, независимо от уровня игры, хоккеист должен все переосмыслить, почувствовать, что он в состоянии провести свои задумки в жизнь. Потом, к тренерской профессии, как говорят, должна лежать душа. Необходимо, как в игре, сказать себе — надо — и вступать в новую роль с яростным желанием добиться успеха. Кроме того, в любом случае сам момент завершения карьеры мало у кого проходил безболезненно.

Вообще, тренер и игрок — профессии разные. Хоккеист отработал, скажем, шесть часов и свободен. Тренер занят примерно по двенадцать часов в день. Это неудивительно — надо поработать над планами, посмотреть по видео тот или иной матч, в то время, когда я работал в Питере, и, естественно, впоследствии это отнимало немало времени. Тогда еще не было возможности вырезать какой-то отдельный фрагмент, и оператор крутил весь матч, множество раз «отматывая» пленку назад.

Так вот, переход к новой работе был у меня далеко не безоблачным. Сложными стали сразу несколько периодов. Сначала — непосредственное завершение карьеры. После того как сборная СССР на Олимпиаде 1980 года уступила золотые медали американцам, в ЦСКА после завершения сезона состоялся банкет, посвященный выигрышу нашим клубом первенства страны. Как капитан сборной и ЦСКА, я выступил на нем и высказался откровенно, подчеркнул, что не надо неудачу в США сваливать только на игроков. Не стоит вдаваться в чисто хоккейные подробности, поскольку всегда надо в первую очередь спрашивать с себя. Но в определенной степени сосредоточиться на злополучной игре с американцами нашим хоккеистам мешали. Как правило, в ту пору на Игры ездило немало начальников, и они перед матчем с американцами буквально нашептывали хоккеистам: проворачивайте в пиджаках дырочки для наград. И эти приступы эйфории явно не шли на пользу. До начала Олимпиады советская команда сборную США несколько раз крупно обыграла, казалось, нет у них шансов, но тут и выплыл этот злополучный матч.

Я не сказал на том банкете ничего лишнего, хотел, чтобы не унижали ребят. Но искать справедливость — дело, мягко говоря, неблагодарное. В общем, что называется, попал под «колпак». Мною начали заниматься капитально.

Через некоторое время меня вызвали в Главное политическое управление Министерства обороны СССР — я, член партии, обязан был дать объяснение, почему так выступил на банкете. В этот момент я уже понял многое, почти наверняка знал — меня хотят убрать, но отступать не собирался, заявил, что отвечаю за свои слова и готов повторить все сначала, если потребуется. Рассказал откровенно, что я теперь фигура неугодная и от меня будут избавляться. В ГлавПУРе меня выслушали внимательно, говорят — посмотрим, не надо заранее прогнозы делать.