Такой же предатель, как мы

Он поворачивается к Гейл, словно предлагая ей оспорить этот замечательный план.

— Слышишь? Обязательно приводи Профессора в вип-ложу. Выпьете с нами шампанского. Матч закончится, да не совсем. Потом какие-то спасибы, речи, хренотень всякая. Федерер запросто выиграет. Не хочешь поставить пять штук против Федерера, Профессор? Давай три к одному. Четыре к одному.

Перри смеется. Федерер — его кумир, его бог. Исключено, Дима, извини. Даже на сто к одному не согласен. Но Дима еще не все сказал:

— Сыграешь со мной завтра, Профессор, слышь? Реванш! — Он снова тычет Перри в грудь. — Я пришлю кого-нибудь за тобой после матча, обязательно приходи к нам в ложу. Назначим матч-реванш, настоящий. Я тебя загоняю, на х… Потом оплачу массаж. Он тебе понадобится, ясно?

Перри не успевает возразить. Краем глаза Гейл видит, как седовласый гид с красным зонтиком отделяется от группы и подкрадывается к Диме со спины.

— Может быть, представишь нас своим друзьям? Неужели ты хочешь скрыть от нас столь очаровательную леди? — с упреком произносит мягкий голос, на превосходном английском языке с легким итальянским акцентом. — Дель Оро. Эмилио дель Оро. Давний, очень давний друг Димы. Рад познакомиться.

Сначала он жмет руку Гейл, с учтивым кивком, потом здоровается с Перри, не глядя в глаза, точь-в-точь как один школьный ловелас по имени Перси, когда ей было семнадцать, — он оттер в сторону ее бойфренда и чуть не изнасиловал Гейл прямо на танцплощадке.

— Я Перри Мейкпис, а это — Гейл Перкинс, — говорит Перри. И беспечно, как бы между прочим, добавляет (Гейл впечатлена!): — На самом деле я никакой не профессор, так что не пугайтесь. Это просто Дима так пытается изгнать меня с корта.

— Что ж, добро пожаловать на стадион «Ролан Гаррос», Гейл Перкинс и Перри Мейкпис, — отвечает дель Оро с лучезарной улыбкой — Гейл начинает подозревать, что она у него наклеенная. — Приятно будет увидеться с вами после этого исторического матча. Если матч вообще состоится, — вздыхает он, театрально воздевая руки и укоризненно глядя на серое небо.

Но последнее слово остается за Димой:

— Я за тобой пришлю, слышишь, Профессор? Не вздумай меня кинуть. И завтра я тебя насмерть загоняю. Люблю Профессора, слышите, вы? — кричит он своим высокомерным молодым спутникам, которые стоят с безжизненными улыбками, и, напоследок еще раз заключив Перри в медвежьи объятия, неспешно движется вместе с ними дальше.

Глава 12

Сидя рядом с Перри в двенадцатом ряду западной трибуны «Ролан Гарроса», Гейл недоуменно рассматривает оркестр Республиканской гвардии — в латунных касках с красными кокардами, облегающих белых бриджах и высоких сапогах. Музыканты, готовясь к выступлению, в последний раз погромыхивают литаврами, продувают трубы; на деревянный помост поднимается дирижер и застывает, вскинув над головой руки. Его растопыренные пальцы начинают затейливый танец. Перри что-то говорит, но Гейл не слышит. Она поворачивается к нему, кладет голову на плечо, чтобы успокоиться, — ее бьет дрожь. Перри, на свой лад, тоже нервничает — она чувствует, как бьется его пульс, тук-тук.

— Это теннис или битва при Бородине? — весело кричит он, указывая на музыкантов в наполеоновской форме. Гейл переспрашивает, заливается смехом и стискивает руку Перри, чтобы вместе с ним вернуться в реальность.

— Все отлично! — вопит она ему в ухо. — Ты прекрасно справился, просто супер! Места замечательные. Молодец!

— Ты тоже! Дима отлично выглядит.

— Да. Но дети уже в Берне!

— Что?

— Тамара и малышки в Берне! Наташа тоже! А я-то думала, они будут здесь все вместе!

— Я тоже.

Впрочем, Перри разочарован куда меньше, чем Гейл.

Наполеоновский оркестр играет очень громко. Целые полки могли бы оглохнуть, маршируя под эту музыку.

— Ему не терпится снова с тобой сыграть, бедняге! — кричит Дулитл.

— Да, я заметил. — Мильтон улыбается и кивает.

— Завтра у тебя найдется время?

— Исключено. Слишком много дел, — отвечает он, непреклонно качая головой.

— Чего я и боялась. Все так сложно.

— Да уж, — соглашается он.

Они просто ребячатся — или в их души закрался страх? Поднеся руку Перри к губам, Гейл целует ее, потом прижимает к щеке: он, сам того не подозревая, растрогал ее чуть ли не до слез.

Сегодня, именно сегодня Перри должен наслаждаться вовсю, но не может! Наблюдать за игрой Федерера в финале открытого чемпионата — для него это все равно что смотреть, как Нижинский танцует в «Послеполуденном отдыхе фавна». Сколько раз Гейл сидела, свернувшись рядом с ним клубочком, перед телевизором на Примроуз-Хилл и притворялась, будто слушает бесконечные лекции о Федерере, идеальном спортсмене, каким хотел бы стать сам Перри. Федерер — полностью сформировавшаяся личность, Федерер бегает словно танцует, то укорачивая, то удлиняя шаг, чтобы перехитрить летящий мяч, выкроить доли секунды для определения нужной скорости и угла удара, у него сверхъестественная способность просчитывать (впрочем, ничего сверхъестественного, Гейл, всего лишь бесподобная координация глаз-тело-мозг).