Такой смешной Король! Повесть первая: Король

Таких существ Королю раньше видеть не приходилось, даже в старых журналах на чердаке Сааре. Марсианин сидел прямо, свесив ноги в блестящих хромовых сапогах. Рядом с ним в траве лежал такой же, как у Алфреда, велосипед — новый, блестевший в лучах утреннего солнца всеми никелевыми частями, сверкал и черный козырек головного убора марсианина. Такого головного убора, круглого, похожего на зеленую тарелку с красным ободком, Король также никогда ни у кого не видел. Констебль?..

Да, у него похожий головной убор, но синего цвета А этот — зеленый. И одет марсианин был во все зеленое, весь стянут ремнями так и этак да еще наискосок! Потому-то Король и решил, что это марсианин. Зачем нормальному человеку столько ремней? Из земных вещей кроме велосипеда у марсианина был еще револьвер в кожаной кобуре на боку и планшет, как у констебля, только револьвер у констебля был не такой.

Марсианин сидел не шевелясь, с любопытством поглядывая на Короля, потом что-то сказал. Но Король не понимал по-марсиански.

— Револьвер? — спросил Король, показав на кобуру.

— На-а-ган, — ответил марсианин раздельно, так что Король понял: по-марсиански наган означает револьвер.

Марсианин снова о чем-то спросил, но, догадавшись, что Король марсианский язык не изучал, изобразил ладошкой стакан, поднес его ко рту, показывая тем самым, что хочет пить. Король помчался к дому во весь дух, мелькая голыми пятками, и заорал во всю свою королевскую мочь:

— Марсианин! Марсианин сидит!

— Хелли уже ушла к заказчикам, — проворчала старая Ида, вышедшая на крик Короля. Она не поняла, о чем кричит этот повелитель-мучитель, вернулась обратно в свою кухню, где продолжала ощипывать одну из своих незамужних кур, переставшую, на свою беду, нестись. Видя, что ей не втолкуешь, Король схватил кружку, зачерпнул из ведра воды и помчался обратно.

Марсианин с удовольствием лил в себя воду, глотал ее медленно, с наслаждением. Выпил литровый жестяной штоф, произнес «у-ух!», сказал что-то по-марсиански, сел на велосипед и поехал в сторону города Журавлей, давя на педали совсем как человек.

Осень тем временем все приближалась. На деревьях желтели листья и опадали, чаще лили дожди. Когда шли дожди, Король в сарае пересказывал Вилке подслушанные разговоры взрослых, приходивших по вечерам в гости хуторян — постричься, как на Сааре, или послушать по «Филипсу» последние известия, чтобы тут же коллективно их обсудить.

Король обычно сидел в углу около плиты, где Ида в свое время отражала кочергой атаку красавца квартиранта (а может, такое действительно было?!), Алфред стриг мужчин, и все говорили о какой-то совершенно непонятной будущей жизни, о войне, хотя Король и понятия не имел, где все происходит, а главное, как происходит и почему.

Мужики курили кто трубки, кто городские сигареты, слушали радио и тут же любую услышанную подробность разбирали на еще более мелкие подробности.

Непонятное волнение вызвало у взрослых то, что русские с немцами учредили какой-то Пакт о ненападении. Семидесятилетний хозяин Рямпсли, Прииду, даже сказал, что у поляков от этого пакта большие глаза. И Король пытался представить себе поляков с большими глазами…

— Теперь свиней надо откармливать, — объявил Прииду. — Через Нарву уже ушли в Россию тринадцать вагонов наших свиней, есть договоренность с русскими, наши хрюшки пойдут регулярно, дело выгодное.

— А в газете писали, — прервал Прииду старик с Кооли, — что на Большой земле отлавливают в лесах зайцев для отправки в Германию. Что же это такое? Свиньи — в Россию, зайцы — в Германию?

— Главное, чтобы было выгодно, — объяснил Приду — а там можно хоть крыс отлавливать.

— Тебе бы все выгода… — высмеивал Прииду старик с Кооли, — женился бы, раз выгоду ищешь, а то еврейки из России да и из других стран Европы за фиктивный брак с эстонцем по десять тысяч крон платят. Торопись, власти, говорят, собираются этот бизнес прекратить.

Прииду стал ругаться, а коолинского старика Алфред поддержал:

— Ты, Прииду, еще и не фиктивно можешь, ты еще красавец! (Прииду был тощий, морщинистый, седой, с кривым носом.) А я вот читал, в Турции жили люди, Измаэль и Айна, сто лет в браке были, причем Айна Измаэля шестнадцать лет с войны ждала, и после них сто человек потомства осталось.

Потом обсуждался кабинет Гитлера: что он из мрамора, что за три месяца сломали несколько кварталов Берлина, и шесть тысяч строителей за девять месяцев отгрохали фюреру дворец; стены внутри из бетона, а чтобы попасть в приемную, надо шагать по прихожке триста метров, потом бронзовые ворота, затем вестибюль из красного мрамора, затем мозаичный зал в пятьдесят метров со стеклянной крышей, за ним сводчатый холл, потом гигантский холл в сто пятьдесят метров, здесь мраморные массивы, из Вены доставлены брюссельские гобелены семнадцатого века, в конце холла приемный зал, за ним кабинетный зал, в рабочий кабинет фюрера ведет дверь шестиметровой высоты, стены из палисандра, над камином портрет Самого. Во дворце девятьсот помещений…

— Вот дом так дом…

— Сколько же такая махина стоила?

На сей вопрос никто не ответил.