Такой случай

Поверишь, мне стало жалко и тебя и себя, но тебя — больше. Я сразу забыл свои обиды, вскочил с постели, поднял тебя на руки и, осыпая твое лицо поцелуями, начал расхаживать по комнате. И вот странно: то, что не могли сделать никакие слова, никакие доводы разума и логики, сделал один порыв этого чувства — п о ж а л е т ь. Ты вдруг повеселела, чмокнула меня в шею и попросила отнести тебя в ванну. Я только подивился этой внезапной перемене. До выводов мне было далеко.

Мы позавтракали и пошли на дневной сеанс в кино. Потом ты уговорила меня заехать ненадолго к твоим родителям.

5

На какое-то время — казалось, надолго, иногда казалось, навсегда, — у нас воцарился мир. Я не знаю, не берусь судить, почему этот мир пришел к нам тогда, когда жить, в общем, становилось труднее, но вот что мы заметили оба: чем ближе был срок появления на свет ребенка, тем мы делались дружнее. Помнишь? Сперва я только выходил с тобой гулять — мы старались как можно больше гулять, и в любую погоду. Потом я перенял кое-какие твои обязанности по дому: мыл полы, относил в прачечную белье. Потом мы вместе стали ходить на рынок, в гастроном. А частенько я и один бегал то за селедкой, то за морковью, то искал лимон, то спрашивал копченую колбасу. Я понимал, что это нужно тебе в твоем положении, и не роптал. Наоборот, мне нравилось, что ты такая; пожалуй, это время — самое спокойное и счастливое в нашей с тобой жизни.

Да, даже счастливое. Потому что — и я в этом совершенно убежден — в те месяцы ты меня любила по-настоящему. Вспомни сама. Конечно, ты в этом не признавалась и никогда не признаешься, но ты даже ревновала меня. Не так, когда ревнуют к определенному человеку и, главным образом, не без повода, а беспричинно, безотчетно, из одной лишь могучей, инстинктивной потребности безраздельно владеть любимым существом. Боже мой, какое это было наслаждение — видеть твою ревность! Ведь можно как угодно порицать это чувство, но кому не известно, что без любви ревности не бывает. Лишь один раз на этой почве мы с тобой поссорились, и основательно — помнишь? — но, к счастью, это было один-единственный раз.

Это было в воскресенье в конце уже зимы в солнечный морозный денек. Как блестел снег на пригорках, каким в тени он был синим, твердым и, наоборот — воздушным и колким на деревьях в аллее за нашим домом! Мы неторопливо шли по обледенелой скользкой дорожке обочь с полосой заиндевевших деревьев, — ты, как обычно, придерживалась за меня, — и в это время с нами поравнялась группа лыжников, парней и девчат из нашего дома. И вот — трудно объяснить, почему и зачем, — девушка, шедшая последней, крикнула: «Валерик, позвони мне вечерком!» Было это озорство или ей в самом деле надо было со мной поговорить — представления не имею. Эта девушка жила в соседнем подъезде, мы прежде были едва знакомы, я даже не помню, как ее зовут, и вот нате вам: «Валерик, позвони мне вечерком!» Скорее всего это было озорство: скользнув шальным взглядом по твоей округлившейся фигуре и усмехнувшись, девушка энергично взмахнула палками и пошла на обгон. Я даже не успел ей ответить.

От твоего внимания ничего не ускользнуло: ни этот ее взгляд, ни усмешка, ни то, что она быстро стала удаляться от нас. Мы немного прошли молча, и ты спросила:

— Что это за девка? Твоя бывшая любовь?

— Откуда! Ненормальная какая-то, — сказал я.

— А чего она тебя по имени?

— Она из соседнего подъезда. Слышала, наверно, как меня называли во дворе…

— Вот как! Слы-шала! — насмешливо протянула ты. Можно было лишь подивиться твоему чутью.

В действительности та девушка, конечно, не только слышала мое имя: прежде, когда я был еще студентом, мы с ней раза два или три вместе катались на велосипедах сначала вокруг дома, а потом на шоссе. Однако это была истинная правда, что я забыл, как ее зовут, и никогда не знал ее телефона. Мы еще не дошли до перекрестка дорог, как ты меня потянула обратно.

— Пойдем домой.

— Что же так быстро? — сказал я. Мне так нравились эти наши воскресные прогулки и так хотелось еще подышать морозным воздухом!

Но ты все поняла по-своему.

— Ну, оставайся. Гуляй. Я тебя не держу.

— Да будет тебе, Таня!

— Иди, гуляй…

Конечно, я не отпустил тебя одну. Мы пошли обратно, и я заметил, что ты становишься все настороженнее и суше. А когда пришли и разделись, ты расплакалась.

— Таня! — сказал я. — Что за глупость?

Внутренне я ликовал. Это было так приятно — видеть твои слезы ревности!

Ты и это почувствовала и попыталась взять себя в руки.

— Ты не думай, что поработил меня, — сказала ты. — Я и сейчас могу уйти в любой момент. Меня и с ребенком возьмут и будут счастливы.

Я не верил в это. Кому, кроме меня, нужна была ты такая? У тебя припухло лицо, особенно — губы, а на коже появились некрасивые пятна; ноги тоже немного распухли, фигура делалась все более грузной. Но если бы ты знала, какой родной ты была мне тогда и как я тебя любил! Я тихонько рассмеялся от радости.