— Полно вам, Галя, — сказал Покатилов. — Тут о любом можно писать книгу. Вот ваш сосед — Богдан Калиновски, бывший санитар в приемной старшего врача Вислоцкого. Сколько прекрасных людей он спас от гибели на том же шестом блоке ревира! Воровал казенный спирт и выменивал на него у променентов хлеб, который потом распределялся среди дистрофиков. Или Гардебуа. Глядя на него сейчас, конечно, трудно поверить, что это был совершенно неистовый товарищ. А ведь это он, Анри Гардебуа, настоял, чтобы мы портили… причем в возрастающих масштабах портили ответственные детали самолетного крыла. В той опасной работе принимал участие и Сандерс… тоже трудно поверить, правда? Яначек в лагерной канцелярии, в шрайбштубе, перетасовывал учетные карточки заключенных так, чтобы можно было включить наших ослабевших или пожилых товарищей, которые могли быстро погибнуть в каменоломне, в какую-нибудь малоприметную или «легкую» рабочую команду, вроде команды прачечной или сапожной мастерской. Понимаете? Если бы эсэсовцы заподозрили, только даже заподозрили его в подобной деятельности…
— Чай? Кофе? — спросил сын хозяина Алоиз, который сегодня сервировал ужин.
— Мне чай, — сказал Покатилов.
— Чай, — сказала Галя, против обыкновения задумчивая, серьезная. Покатилов еще не видел ее такой.
— Кофе, — сказал Богдан и засмеялся. — Пора, как говорят по-русски, за-круг-ляться.
— А что делал в лагере Шарль? — спросил Покатилов. — Я с ним не был знаком, хотя, наверно, и виделись не раз, лицо его помню…
— Шарль работал в штайнбрухе, в насосной. Вначале носил камни, как все, потом, когда стал получать посылки из дома, Фаремба перевел его работать в компрессорную. Знаешь, там на горе была будка?
— Он что — из состоятельной семьи?
— То не знаю. Теперь он имеет акции в радиотехнической компании в Брюсселе, але много денег дает в свою ассоциацию и в наш Международный комитет. В войну был офицер, был в Сопротивлении. У него есть высшая военная награда Бельгии. Ты, Костя, также имеешь военную награду?
— Орден Красной Звезды. А как Мари попала в концлагерь? Она же тогда была совсем девочкой.
— Мари помогала прятать советских военнопленных, которые бежали из концлагерей, — сказала Галя.
— Из лагерей для военнопленных, вероятно, — сказал Покатилов.
— Разве это не одно и то же?
Покатилов и Богдан переглянулись.
— Нет, товарищка, — сказал Богдан. — Между этими вариациями лагерей есть очень великая разница. В лагерях военнопленных у гефангенов было свое имя и фамилия, в концлагерях — имени не было, только нумер и червонный винкель. Мерси, — сказал он Алоизу, беря из его рук кофе. — Убивали, правда же, и там и там, но в концлагерях много больше. В концлагерях забито десять миллионов людей. Из пятидесяти миллионов убитых во вторую мировую войну десять миллионов замордовано в нацистских концлагерях. Каждый пятый — в концлагере. Товарищке известна та цифра?
К Покатилову подошел Генрих Дамбахер.
— Прошу ко мне в комнату к девяти часам. Богдан, разумеется, тоже. — И, наклонившись, тихо добавил: — Будем разговаривать с Насье.
Глава восьмая
К вечеру того воскресного сентябрьского дня, когда в Москву звонил Кукушкин, Покатилов почувствовал какой-то странный озноб. Странным казался потому, что в квартире было тепло, батареи уже протапливались; да он и не ощущал холода, просто где-то в глубине его возникла мелкая дрожь и распространялась по всему телу. Одновременно он отметил скованность в движениях и вялость в мыслях, какую-то общую заторможенность.
Ничего не сказав о своем состоянии Вере Всеволодовне, которая, закончив стирку и развесив сушиться белье, прилегла отдохнуть, он оделся и вышел во двор. Он был убежден, что бо́льшая часть всевозможных недомоганий у работников умственного труда проистекает от их малоподвижного образа жизни, оттого, что перестали ходить и, естественно, недобирают кислорода, столь необходимого для функционирования мозга. И поэтому, пересиливая себя, он бодрым шагом направился к относительно тихому Университетскому проспекту, чтобы затем, не доходя до Вернадского, свернуть налево и по Ломоносовскому вернуться домой.