Таким был Рихард Зорге

Прежде всего он вновь приложил все усилия, чтобы защитить своих товарищей. Приводил доводы, оправдывающие Макса, Анну, Бранко. Начал он так: «Японские законы являются предметом обсуждения как в широком смысле, так и в отношении каждой буквы текста. Хотя утечка информации, откровенно говоря, может быть наказана по закону, но на практике японская специальная система не налагает ответственности за сохранение тайны. Мне кажется, что при составлении обвинительного акта недостаточно внимания было уделено нашей деятельности и характеру информации, которую мы получали…»

Он обвинял японское правосудие в недомыслии, обвинял всю японскую систему, считал японские законы несовершенными. Нет, за всю долголетнюю службу японским судьям еще не приходилось слышать ничего подобного.

Он был последователен, логичен, знал экспансивный характер японцев, тонко провоцировал на дискуссию.

И дискуссия с подсудимым завязалась. Сначала в виде грубых окриков; потом Зорге стали объяснять сущность японского законодательства. Постепенно из обвиняемого он превратился в грозного обвинителя.

На каком основании арестованы Вукелич, Клаузены? Разве они нанесли какой-нибудь вред японскому государству? Разве японские журналисты, аккредитованные в Москве, не занимаются тем же, чем занимался Бранко? Разве есть какие-нибудь документы, уличающие Вукелича? Он состоял в организации? Состоять — это еще не значит быть активным. Разве формальная принадлежность к той или иной организации является достаточным поводом для привлечения к ответственности? Ведь он, Зорге, состоял также в нацистской партии. Почему его не привлекают за это? Или фашистская партия в Японии узаконена?

«То, что можно назвать политической информацией, добывал Одзаки или я.

Я добывал информацию из немецкого посольства, но здесь опять-таки я считаю, что очень немногая информация, если такая была, может быть определена как «государственная тайна».

Ее сообщали мне охотно. Чтобы получить ее, я не применял никакой стратегии, за которую я мог бы быть наказан.

Я никогда не прибегал ни к обману, ни к насилию. Посол Отт и военные руководители просили меня помочь им писать донесения, в особенности Отт, который относился ко мне с большим доверием и просил меня прочитывать все его донесения, прежде чем отправлять их в Германию. Что касается меня, то я верил этой информации, так как она составлялась и оценивалась компетентными военным и морским атташе для использования генеральным штабом Германии.

Я полагаю, что японское правительство, представляя сведения в германское посольство, знало, что некоторые из них утекут.

Одзаки доставал большинство своих новостей из «группы завтрака». Но «группа завтрака» не являлась официальной организацией. Такие сведения, которыми обменивались в этой группе, могли обсуждаться и в других подобных группах, которых в настоящее время много в Токио. Даже такие сведения, которые Одзаки считал важными и секретными, на самом деле не являлись таковыми, так как он добывал их косвенным путем, после того как они уйдут из своего секретного источника…»

Меланхолия исчезла. Судьи были в растерянности. Никто из них не мог привести ни одного разумного довода против защиты Зорге. Заседание пришлось прервать «для дополнительного изучения вопроса».

Так повторялось несколько раз. Зорге по памяти называл параграфы японского права, приводил выдержки. Его обостренный ум уверенно шел сквозь лабиринт процессуального крючкотворства, заводил судей в тупик. Может быть, некоторые из них впервые поняли, до какой степени несовершенны и уязвимы японские законы. Оказалось, голыми руками Зорге не взять. Оставалось одно: заткнуть ему рот, ибо в противном случае суду не предвиделось конца.

Зорге объявили, что состоится последнее заседание суда. Теперь от него добивались, признаёт ли он себя виновным.

«Нет, не признаю! — заявил он. — Ни один из японских законов нами нарушен не был. Я уже объяснял мотивы своих поступков. Они являются логичным следствием всей моей жизни. Вы хотите доказать, что вся моя жизнь стояла и стоит вне закона. Какого закона? Октябрьская революция указала мне путь, которым должно идти международное рабочее движение. Я тогда принял решение поддерживать мировое коммунистическое движение не только теоретически и идеологически, но и действенно, практически в нем участвовать. Все, что я предпринимал в жизни, тот путь, которым я шел, был обусловлен тем решением, которое я принял двадцать пять лет назад. Происходящая германо-советская война еще больше укрепила меня в правильности того коммунистического пути, который я избрал. Я об этом заявляю с полным учетом того, что со мной произошло за двадцать пять лет моей борьбы, в частности и с учетом того, что со мной произошло 18 октября 1941 года…»

29 сентября 1943 года Токийский районный суд вынес приговор Рихарду Зорге: смерть! Это был последний довод японского правосудия.

Одзаки также приговорили к смертной казни.

И все-таки доводы Зорге возымели свое действие: смерть обошла остальных членов организации.