Таким был Рихард Зорге

Это было трудное время и для Зорге, и для всей организации — время упрочения. Рихард и Вукелич по-прежнему присутствовали на пресс-конференциях в министерстве иностранных дел Японии, в информационном бюро, их хорошо принимали в японских журналистских кругах. Бранко завязал близкие отношения с представителем агентства Рейтер Джемсом М. Коксом, имеющим свободный доступ в британское посольство. Информация накапливалась из месяца в месяц. Поступала она и от японских друзей. В апреле 1934 года представитель японского МИДа Амо заявил, что Япония считает себя единственно ответственной за поддержание порядка во всей Восточной Азии. Отныне Китай обязан обращаться за помощью только к Японии, и последняя категорически протестует против стремления третьих держав оказывать какую-либо помощь Китаю. Заявление вызвало приток информации. В Европе назревали события, связанные с активизацией Германии. Многое просачивалось в посольства, находящиеся в Токио. Фашисты сосредоточили всю полноту государственной власти и намеревались использовать ее в агрессивных целях; крупнейшие монополии непрерывно получали от гитлеровского правительства все возраставшие военные заказы. По сути, государственный аппарат уже перешел в подчинение военным концернам. «Ночь длинных ножей», убийство имперского министра Рема, массовые расстрелы без суда и следствия; Германия нарушила военные ограничения, установленные Версальским договором, и ввела всеобщую воинскую повинность.

Всякая информация из Японии представляла ценность для Центра. Но неожиданно Зорге столкнулся с непредвиденной трудностью: Бернгард и Эрна хоть и соорудили свой громоздкий передатчик на квартире Бранко, но установить связь с Центром долго не могли. Они оказались на редкость неумелыми специалистами. Они не выползали из импровизированной рубки целыми сутками, по-видимому, нарушали все сроки пребывания в эфире, возможно, даже их засекли пеленгаторные станции, а связи не было. Потом они что-то переделывали, градуировали, ругались.

Рихард с горечью сожалел, что рядом нет Макса Клаузена, и, махнув на все рукой, в октябре 1934 года отправился в Шанхай для встречи с курьером. Такая поездка не представляла бы собой ничего особенного, если бы не излишняя бдительность японской полиции: в любом иностранце она видела разведчика. Рихарда могли даже подвергнуть личному осмотру, а он вез при себе материалы, которые не должны были попадать в руки полиции. Но все обошлось.

Благополучно сошел он с парохода и, пройдясь по рю дю Консуля и улице Эдуарда III, свернул на рю Чупаосан. Рю Чупаосан — значит «Кровавая аллея». От нее до гавани — два квартала. Здесь царство матросов. Улица короткая — в длину всего сто тридцать шагов, в ширину — шестнадцать. Два огромных серых дома, где размещаются бары, кафе, кабаре, ночные рестораны «Роз-Мари», «Монте-Карло», «Фантазио» и так далее. Вечером здесь происходят кровавые побоища, в них участвуют сотни матросов со всех иностранных кораблей. Когда полиция бессильна что-либо сделать, вызывают войска. Днем «Кровавая аллея» дремлет. Зорге заходит в отель, встречает здесь незнакомого человека с желтым портфелем. У Рихарда точно такой же портфель. Они заговаривают о погоде, обмениваются паролями, а затем портфелями. «Привет вам от товарищей и от Кати…» — произносит негромко незнакомец, будто бы спохватившись, кланяется и уходит.

Зорге дня два разъезжает по Шанхаю, достает материал для «Франкфуртер цейтунг», после чего возвращается в Токио с кучей новостей. Письмо жены хотелось бы сохранить, перечитывать его всякий раз, когда становится тяжело, но это невозможно.

«Милая моя Катюша!.. Твои письма меня всегда радуют, ведь так тяжело жить здесь без тебя. Да еще почти в течение года не иметь от тебя весточки, это тем более тяжело… Это грустно и, быть может, жестоко, как вообще наша разлука…»

Он переносится мыслями в Москву, и все, что вокруг, кажется диким, иллюзорным: ухмыляющаяся физиономия Отта, японская полиция, хранитель нацистских тайн сухопарый Дирксен, игривая фрау Отт, званые обеды, приемы, фашистский угар в немецком клубе, так называемые «общие собрания», на которых Рихарда неизменно сажают в президиум. Стряхнуть бы этот бред, очутиться там, у Никитских ворот, бродить с Катей по вечерним московским улицам, а потом уснуть, уснуть спокойно, как все люди, дать отдых нервам, которые напряжены до предела вот уже почти два года…

Но это были только мечты. И разве мог он знать, что мечты скоро осуществятся…

ДОМОЙ, В МОСКВУ!