Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)

Дмитрий Бубенец не ошибся. Отношение колхозников «Счастливого» к нему резко изменилось. Он сердцем почувствовал презрение и нескрываемую враждебность людей, которых до этого с полным основанием считал своими друзьями. Правда, никто не бросил в него бранным словом и ни один кулак не сжался в молчаливой угрозе. Но Дмитрию, пожалуй, было бы легче, если б это враждебное молчание случайно прорвалось. Он, пожалуй, был бы рад, если б кто-нибудь из односельчан оскорбил и обвинил его. Да, пусть даже обвинил. Тогда можно было бы опровергать, оправдываться, наконец, покаяться в том, в чем он считал себя виноватым. Но разве можно оправдываться перед морем, спокойным, но неласковым? А именно враждебность насупившегося моря почувствовал Дмитрий в глухом молчании колхозников-односельчан. Даже в толпе около гроба Александра Даниловича он оказался одиноким. Колхозники, окружавшие гроб, молча расступились перед ним, но каждый человек в этой толпе посторонился не из-за уважения перед горем Дмитрия, а из нежелания прикоснуться к нему даже краем своей одежды. Люди, стоявшие у гроба, встретившись взглядом с Дмитрием, отворачивались от него, отводили глаза в сторону. Бубенец простился с телом погибшего и поспешно ушел из клуба, оставив Женю в толпе. Молчаливое отчаяние овладело Дмитрием. Он не видел выхода. Только одно светлое пятно чуть теплилось в окружавшем его мраке. Это был дом Котовых и лучший человек в этом доме — его Женя. Но идти туда он сейчас не мог.

Вздрагивая, словно в приступе лихорадки, он шагал к себе, в пустой, осиротевший без Жени домик. Дмитрий не пошел по главной улице поселка, а выбрал окольные тропинки, не желая ни с кем встречаться и в то же время боясь своего одиночества. Всего час- полтора тому назад, ободренный тем, что Кретов и Юлдашев ему поверили, Дмитрий был почти счастлив. А сейчас?..

«Что толку, что начальство поверило, — ожесточённо бормотал он про себя. — Народ не верит. Жить-то мне не с начальством, а с народом. Какая теперь жизнь будет…»

С каждой минутой в голове Бубенца крепло убеждение, что у него, пожалуй, есть единственный выход — последовать за Александром Даниловичем. Пусть все узнают, что не мог он перенести такой черной обиды, что как верный солдат последовал за своим командиром. В голове мелькнуло: «Но ведь гвардии полковник не сам… на него какая-то гадина руку подняла… — Дмитрий только криво усмехнулся. — На меня даже гадина руку не поднимает. Сам чуть не гадом стал».

— Митька! Митька, слышь, подожди чуток, — уже взявшись за висящий на дверях своего домика замок, услышал Бубенец за спиной приглушенный окрик. Он оглянулся. Из-под урюкового дерева, росшего на его приусадебном участке, подмигивал ему Жорка Рябый. Следом за ним поднимались с травы Запрометов и Сивоконь.

— А-а-а! «Не стая воронов слетелась», — насмешливо глядя на своих вчерашних собутыльников, проговорил Бубенец. Давно таившееся недовольство этой троицей сразу же превратилось в ненависть. Дмитрий с трудом удержался от того, чтобы немедленно и грубо не выгнать их со двора.

— Зачем пожаловали?

— Да ты што, чудак? Фрайера мы, что ли? — удивился Рябый. — Разве мы кореша в беде покинем?

— Ни в жизнь, — подтвердил Запрометов. Сивоконь, огромный сутулый мужчина лет сорока, с длинными чуть не до колен руками, взъерошил начинающиеся почти от самых бровей волосы, довольно ухмыльнулся и, вытащив из кармана поллитровку, на ходу молча выбил пробку. Был он вообще немногословен и неуклюж, но силен, как горилла.

Дмитрий молча, насупившись, смотрел на своих вчерашних собутыльников. А те не замечали происшедшей в Бубенце за последние часы перемены.

— Ну, чего же ты, открывай двери, чудак, — поторопил его Рябый. — Спрыснуть надо твою удачу.

— А ты, брат, жох! — восхищенно покрутил головой Запрометов. — Ловко лягавому арапа заправил.

В глазах Дмитрия вспыхнул огонек ярости, но, крепко стиснув зубы, он, почти не шевеля губами, ответил, отворяя двери:

— Что ж, заходите. Поговорим.

Все четверо через сенцы прошли в первую комнату, бывшую одновременно кухней и столовой. Запрометов и Рябый держались неуверенно. Они первый раз вошли в дом Дмитрия. Опасаясь, что неожиданно может появиться Женя или Екатерина Васильевна, оба жулика хотели поскорее опростать поллитровку и отправиться дальше. Но Сивоконь, тяжело ступая, прошел вперед и уселся на лавку. Со стуком поставив на стол бутылку с водкой, он вопросительно взглянул на Дмитрия, ожидая закуски.

Бубенец достал с полки миску с помидорами, хлеб и солонку.

— Хватит и этого, — сурово сказал он. — Для нашего разговора хватит.

— А о чем еще говорить, чудак, — хохотнул Рябый. — Просто чекалдыкнем за твою удачу. Не всякому так удается — и дело сделать, и чистеньким выскочить.

Чувствуя, как все внутри у него закипает, Дмитрий подошел к Рябому и почти спокойно спросил:

— Значит, ты думаешь, что гвардии полковника убил я?