Таких не бывает (СИ)

Гордей взглянул на часы. Ну, до подъема у них еще оставалось не так и мало времени. Он невесомо коснулся Белкиного предплечья, прошелся по плечам, обнял ладонью грудь. А та была именно такой, как он и представлял. Очень тугой, очень тяжелой и нежной. Дыша все чаще, Фокин перекатил сосок между пальцев. Но Белка вздохнула, и он опять затаился, не желая ее спугнуть. А что? Пусть думает, что ей это снится — глядишь, и не испугается. А там поймет, как это может быть хорошо, как сладко, и еще просить будет, чтобы он ее… Уф.

Дождавшись, когда дыхание жены вновь станет глубоким и ровным, Гордей снова потеребил сосок. Погладил, прошелся горячей ладонью по животу, забрался под подол ночнушки. Вверх по шелковистому без единого изъяна бедру к попке. Ах ты ж! А женушка-то его спала без трусиков!

Фокина так затрясло, что пришлось взять паузу. Он прижался взмокшим лбом к Белкиному затылку, повел носом, то ли чтобы отдышаться, то ли чтобы втянуть насыщенный аромат ее желания. На этом уровне уже какие-то совершенно первобытные инстинкты включались… И лишь когда сердце, запнувшись, застучало вновь, стек по гладкому треугольнику в жаркую, сладкую мякоть. Белка опять заворочалась. Перекатилась на спину. Ноги ее раскинулись, будто даже во сне она понимала, как сделать себе кайфовее. Фокин приподнялся. Наплевав на все, включил ночник, отвел в сторону ткань, оголяя грудь жены, и одновременно с этим погладил ее стыдливо прикрытые створки. Раскрывая их, находя тот самый узелок нервов, вокруг которого было столько разговоров, и активно его теребя.

Белка заметалась во сне, тихонько и жалобно застонала. Гордея пронзила удивительная мысль — а ведь, скорее всего, она никогда ничего подобного не испытывала. И может, даже сама себя не трогала там, где он сейчас так активно ее поглаживал…

— А?! — подскочила испуганно.

— Тш-ш-ш, малого разбудишь, — Фокин склонился к ушку жены и прикусил его за аккуратную мочку. Правда, оцепенение Белки очень быстро прошло, и она стала активнее сопротивляться, неосознанно зажав бедрами его руку.

— Ты что? Так нельзя…

— Как? Вот так? Разве тебе не нравится?

Белка отчаянно затрясла головой, спрятав лицо у него на шее.

— Какая ты у меня врунишка. Чувствуешь, какая ты мокрая? Это говорит о том, что ты хочешь, чтобы я продолжал. Просто расслабься. Позволь себе. Больно не будет. Я тебе обещаю…

Белка всхлипнула. Ножки раздвинула, да, но не сразу, так и не вынырнув из своего укрытия, а напротив, вжавшись в него сильней, и еще крепче обвив его шею руками. А уже спустя каких-то полминуты она сладко и сильно кончила. Задрожав всем телом, и зубки сцепив на его трапеции.

— Да-да, вот так. Умничка моя. Хорошо же? Не соврал? — нашептывал Фокин, гладя жену дрожащей рукой по макушке, спине и лопаткам. А она все дрожала и дрожала, и когда их взгляды все-таки встретились, чуть не заплакала. Он мог понять, да… От эмоций просто разрывало. И если бы в этот момент Гор не закряхтел, еще неизвестно, чем бы все закончилось. А так…

— Я его возьму. Досыпай.

— Нет-нет, ты с работы, устал… — все еще задыхаясь, пролепетала Белка.

— Ты меня только что здорово взбодрила, — оскалился в ответ Фокин. — Все нормально, Бельчонок. Отдыхай. Тебе еще экзамен сдавать.

В паху не на шутку тянуло. Гордей подхватил сына и вышел за дверь. Укачивая малого в руках, сам потихонечку успокаивался. И правильно. Да, было горячо, но… куда коней гнать? Лучше он ее по чуть-чуть смаковать будет. Надкусывать, перекатывать на языке, прежде чем сожрет с потрохами. Но как же она откликалась! Даже в этом идеальная для него. Уступчивая, готовая подчиняться его воле, его желаниям, какими бы они ни были. Это срывало тормоза напрочь.

Все-таки хорошо, что Гор проснулся.

Чуть остыв, Фокин уложил мелкого в коляску и стал его возить по квартире. Хватило пары кругов, чтобы тот уснул. Тогда Гордей завез его в спальню, а сам впервые юркнул к жене. Хватит с него дивана.

Белка уже спала. И он уснул быстро, проспав аж до семи. Потом встал, разбуженный встроенным в голове будильником. Убедился, что его домашние спят, и отправился готовить завтрак. Омлет доходил под крышкой, когда Белка проснулась. Смущалась она, конечно, ужасно. Прятала глаза…

— Плохая я жена! Ничего как следует не могу…

— Почему же? Со своей главной задачей ты справляешься на все сто.

— С какой?

— Делать меня счастливым. Ну чего встала? Бери хлеб и садись.

— А хлеб я сама испекла! На закваске! — улыбнулась радостно Белка.

— Ну, вот! А говоришь — «ничего не могу, ничего не могу». Прямо на комплименты напрашиваешься.

— Да нет… Я… ничего такого, — всполошилась его женушка, разволновавшись едва не до слез.

— Ну, шучу я, Белка. Что ж ты на все ведешься?

— И про то, что я делаю тебя счастливым, шутишь?

— Про это нет. Ешь. Не то опоздаем.

— Куда?

— Так на экзамен же!

— Ты что, со мной собрался ехать? А как же Гор?

— Поедем вместе. Мы погуляем, пока ты будешь грызть гранит науки.