Такая милая пара

Я не знала, что ему сказать. Просто пыталась понять. Мне всегда казалось, что мужчины любят войну, потому что там они находят все, чего им не хватает в жизни. А потом вспоминают ее как лучшие годы своей жизни. – Это все голливудское дерьмо, Фрэнни. Эта вонючая пропаганда работает так, что многих действительно тянет на войну. А когда ты попадаешь туда, то все оказывается абсолютно не так, как ты это себе до этого представлял... Это обескураживает.

Если честно говорить, то я не могла представить себе Майкла обескураженным. Мне казалось, что он такой самоуверенный... Всегда все его мысли и поступки безошибочны. Было, похоже, что где-то внутри у него есть готовый ответ на любой вопрос.

– Я боюсь смерти, – неожиданно для себя призналась я, сжимаясь в комочек.

– Не стоит. Не бойся, Фрэнни. В ней нет ничего особенного и интересного. Я повидал на своем веку столько умирающих... Поверь, это все настолько само собой разумеющееся... И я перестал ей удивляться.

Он приподнялся и посмотрел мне в глаза.

– Хочу, чтобы ты ничего не боялась. – Он нежным движением откинул у меня со лба прядь волос. – Лучше бы мне никогда не бывать во Вьетнаме. С тех пор не могу найти себе места под солнцем. Эта страна не приемлет меня. А мне-то ведь многого и не нужно. Тихой семейной жизни... Детей, – добавил он после минутного колебания тихо и застенчиво. – И я хочу, очень хочу, чтобы ты любила меня...

И вновь мы окунулись в море страсти, но на этот раз он был неистов и яростен.

А потом мы ели рисовый суп с томатом и тостами. Что это было, обед или завтрак – сказать трудно, счет времени был потерян. Мы валялись в постели, и я тянула свой суп из пиалы, словно китайский чай.

Ночами, когда меня мучает бессонница, я стараюсь внушить себе, что Майкл, должно быть, прав и бояться смерти нечего. Вспоминаю всю эту его браваду, все то, что он сказал мне тогда, все, во что он верил... До сих пор в моей памяти встают все подробности этой нашей первой ночи.

Мне было тринадцать, когда однажды на почте я увидела фотографию своего отца. Но, увы, отнюдь не на почтовой марке.

За восемь месяцев до этого он перецеловал всех нас – своих троих детей. Сказав, что непременно скоро вернется, отправился в аэропорт. Он клялся, что спасается от тюрьмы. А вот мать моя утверждала, что он попросту задумал избавиться от нас. Время показало, что оба они были по-своему правы.

И вот, жарким вечером 1964-го, разглядывая на почте портреты разыскиваемых преступников, я так и не могла понять – какую же гнусность отчебучил мой папаша. Позже, когда я стала задавать вопросы, мне отвечали, что я слишком мала, чтобы понять это. А когда я подросла и вновь вернулась к своим расспросам, мне посоветовали не ворошить прошлое.

Но тогда, в тот жаркий вечер, я была просто потрясена тем, что мой папа – обладатель целых девяти имен. И все они были вымышленными. Однако из всей этой картинной галереи, представшей моему взору, он, безусловно, был самый симпатичный. Все же остальные выглядели отъявленными громилами.

Пока я занималась изучением помещенного под фотографией словесного портрета, мама отправляла письмо своей лучшей подруге Бэрилл. Той самой, которая отправилась в Нью-Йорк, чтобы сделать карьеру. В те времена таких, как она, было наперечет. Мама и Бэрилл дружили со средней школы, с тех самых пор, как они, увлеченные патриотическим порывом, вечера напролет просиживали над вязанием варежек для замерзающих в Европе наших солдатиков. И до сих пор они еженедельно отправляли друг другу послания. Я знала, что Бэрилл теперь порадуется за маму, которой, наконец, на ее взгляд, удалось избавиться от мужа. А мама ответит, что рада, что Бэрилл не надо заботиться о троих детях. И еще я знала, что мама будет писать о моих скрытых уголовных наклонностях, основываясь на теории наследственности.

...Мама подошла ко мне и сказала, что мы уже можем уходить. И вот тут-то ее как током ударило. Наверно, ей очень не понравилось, что фотография ее бывшего мужа красуется в одной компании со всякими налетчиками и насильниками. Я тихонько взяла ее за руку и вывела на улицу. Там она долго молча стояла, качая головой.

А через четыре месяца она выскочила замуж за Поля. Он усыновил моего брата, удочерил нас с сестрой, и мы поселились на другом конце огромного города, где нас никто не знал. Так я стала женщиной с бурным и сомнительным прошлым...

У Поля был сын. Эдди жил отдельно, но постоянно наведывался к нам по выходным и опустошал холодильник. Поль постоянно допекал его расспросами о своей бывшей половине – о ее здоровье, делах, свиданиях. О том, когда она снова собирается замуж. Похоже, ему надоело ее содержать, и он не мог дождаться, когда избавится от нее окончательно. Ведь только когда она снова выскочит за кого-нибудь, она перестанет качать из него денежки. Моя мама в этом плане была исключением. Ведь ее муж растворился в бескрайних далях.