Такая короткая жизнь

– Не порть настроения, – горько промолвила Наталья. – Два года прошло, и ни весточки… А я женщина… Да и шо ему дитя помешае? – дерзко сверкнув глазами, усмехнулась она. – Ну вас, монашки скучные… Разве не интересно? Наши пришлы! Чула, у Дашки Горбихи мужик вернувся… Був в разведчиках…

Наталья говорила так, что ее голосок то журчал, как весенний ручей, то звенел звонкой песней жаворонка.

– Я, Наташа, – словно оправдываясь, заговорила Надежда, – буду ждать сына дома. А Люба нэхай с тобой пойдет. Посмотрит – и нам расскажет.

Станица поразила Любу: будто ураган пронесся по её улицам: всковырял землю, с корнем повырывал деревья и расшвырял их.

В центре был тот же непривычный беспорядок. Поваленные деревья.

На огромной акации повисли чьи-то останки. У ерика стоят облепленные грязью танки и пушки, нагруженные телеги и машины. Возле них деловито суетятся солдаты и офицеры.

Вдруг кто-то сзади закрыл Любе шершавыми ладонями глаза и произнес:

– Угадай… кто?

Девушка дернулась вперед, пытаясь вырваться, но это ей не удалось.

Терпкий запах пота, бензина, табачного дыма и еще чего-то незнакомого ударил ей в нос.

– Отпустите меня: я вас не знаю, – обиделась Люба.

Ладони разомкнулись – и она увидела возмужавшего двоюродного брата Ивана. Наверное, улыбка не покидала его в это утро. И шапка, лихо сидящая на голове, и кучерявый, выбившийся чуб его, и даже нос, победно поднятый к небу, – все было радостным и счастливым.

– Вот ведь повезло… Ну, и повезло же мне… – шумел Иван. – В родной станице я, дома… А как там тетя Надя? А мать моя жива? – не дожидаясь ответа, расспрашивал он.

– Матери живы, а батьки…

– Эх, война… Смерть и увечья… Насмотрелся… – зло выговорил

Иван. – Вот раненых привез и на передовую… Передай моим, что я тут. Если удастся, забегу к ним повечерять…

– Тебя и сейчас могут угостить, – засмеялась Люба, указывая на толпу станичан.

– Солдатики! Кому борща? Нашего кубанского борща, – предлагала чернобровая казачка.

– Выпьем, хлопцы, едят вас мухи с комарами, за победу, шатаясь меж воинов, кричал дед Степан. – Самогончику для вас припас. Думал: не дождусь вас, голубчиков…

– Не вирю, не вирю, шо Юра погиб, – причитала у плетня низенькая молодичка.

– Ну, мне пора, еще свидимся, – попрощался Иван.

Он уехал, а Люба, как завороженная, стояла на месте: смех, плач, шутки, крики – все это рождало какое-то необычное настроение. Как в калейдоскопе меняются узоры, так и в девичьем сердце то было весело, потому что выжила, дождалась прихода советских воинов, то грустно до того, что хотелось плакать: ведь погиб отец, да и вернутся ли родные… Раздумья прервал взгляд, который неотступно следил за нею.

Люба занервничала. Смущаясь, она быстро пошла по тропинке домой, но солдат преградил ей путь.

– Куда бежишь от меня? Я вот давно за тобой наблюдаю, а ты меня не замечаешь.

Испуганные карие глаза невольно взглянули на говорящего.

Взглянули и заметались, сломленные силой направленного на них взгляда таких же карих, но еще более смелых и настойчивых глаз.

Обветренные, упрямо сжатые губы, широкое, смуглое, со здоровым румянцем лицо, на открытом лбу мохнатые и густые брови, прямой, чуть длинноватый нос – все было вызывающе ярким и одновременно таким близким и родным, будто девушка и впрямь знала этого парня.

– Я давно тебя ждал и искал, – не стесняясь окружающих, проговорил солдат.

Он освободил дорожку и пошел рядом.

– Любая ты девушка. Люба. Любушка… – играл он словами. – Тебя, наверное, Любой зовут? Если угадал, то будем с тобой всегда вместе.

Девушка улыбнулась уголками губ, исчезла скованность, и она весело сказала:

– Да, вы угадали: меня зовут Люба.

– Неужели так бывает, – думала она. – Не знаю ни имени, ни откуда он родом, а кажется, что мечтала лишь о нём.

Страх перед неизведанным и никогда прежде не испытанным ею чувством влечения к юноше вдруг овладели девушкой.

– Люба, почему ты не говоришь со мной? – прервал затянувшееся молчание погрустневший солдат. – Неужели тебя пугает перевязанная рука? Так это пустяк: у вас в станице малость поцарапало… Везучий я: тебя вот встретил…

Парень замолчал, но через несколько минут вновь обратился к Любе:

– Ну, а ты угадаешь мое имя?

– Не могу.

– Николаем меня зовут… С Украины я, Люба… Приходи вечером к школе, – попросил он девушку.

Люба долго не решалась войти в хату, так как боялась, что мать сразу поймет ее состояние, но Надежда бесцельно переставляла с места на место посуду и плакала.

– Ты знаешь, шо наш Митро наробыв, – обратилась она к дочери. -

Сказав, шо домой его не затащим, шо буде воевать… За батька вси слезы выплакала, а теперь опять… Не жизнь – одно страдание. И корова голодна, и сил нэма…

Люба напоила корову, принесла ей душистого сена, но работа не успокоила ее.

– Не пойду, ни за что не пойду,- думала она. – И знать его не хочу. Он уедет, забудет… Ишь какой смелый! Не пойду, – твердо решила девушка, а сердце стучало: " Пойдешь… Пойдешь… Пойдешь…"

Когда начало смеркаться, Люба потихоньку выскользнула из хаты и берегом пошла к школе. Они встретились на полпути.

– Как же ты узнал, где я живу? – удивилась Люба.