Такая долгая жизнь

— Живу, как видите сами, по-холостяцки, но большего мне пока и не надо.

Пантелей Афанасьевич оставил свой чемоданчик, и они отправились обедать в локаль «Цум летцтен инстанц»[5], недалеко от здания суда. Заказали по порции айсбайн[6], по кружке пива. Юра достал легкую десятипфенниговую монету и водрузил ее на шапку белой пены в кружке. В глазах молоденькой официантки мелькнуло удивление.

— Разве вы не знаете? — спросил Юра. — Так проверяется качество пива. Если монета не тонет — пиво хорошее, свежее…

Монета лежала ровно и не собиралась нырять в глубину… Официантка улыбнулась: она была довольна. Этот молодой господин, по одежде похожий на иностранца, оценил их фирменное пиво.

— Ты, Юра, времени тут даром не теряешь, — сказал Путивцев.

— А я затем и поехал сюда, чтобы не терять его… Вкусно?

— Вкусно. Странное только название, если перевести дословно: ледяная нога, или, в лучшем случае, мороженая нога… Абсурд.

— Немецкие сложные слова нельзя переводить дословно. Возьмите почти любое. «Фридхоф», например, — кладбище. Дословно — мирный двор, двор мира, если хотите… Или фрау Бумгартен. Фрау — сад из деревьев…

— Нет, в этом все-таки что-то есть. Фрау — сад, или кладбище — двор, на котором царит мир…

— Есть, конечно, но все равно не пытайтесь дословно переводить сложные немецкие слова. Принимайте их такими, какие они есть. Не хотите еще пива?

— Нет, спасибо.

— Двинем домой?

— Двинем.

— Не робеете? Без переводчика? — спросил Топольков, когда они добрались до дома.

— Робею немного, — признался Пантелей Афанасьевич. — А все-таки хочется попробовать… Что касается деловой части, тут я спокоен. Специальная терминология одинакова. А вот в беседах, в застолье — а ведь оно может случиться — как бы не оплошать. Тут много всяких тонкостей, а я в этом еще не очень силен…

— Застолье будет обязательно. В Ростоке сейчас, наверное, только и разговоров что о русских, о «Красине»…

— О каком «Красине»?

— О ледоколе «Красин». Разве вы не знаете?

— Знаю. Но они ведь отказались…

— Вы отстали от жизни, Пантелей Афанасьевич. «Красин» полным ходом идет к Варнемюнде.

— А линкор «Гессен»?

— Безнадежно застрял, не дойдя до Бремена.

— Значит, германское правительство…

— Да, да, вынуждено было запросить помощи… Это после того, как они так по-хамски три дня тому назад от нее отказались.

— Я очень удивился, когда узнал, что линкор «Гессен»…

— Чему удивились? Вы, конечно, видели в этом только человеческую сторону, так сказать. Люди терпят бедствие. Надо их спасать. Неважно, кто это сделает, лишь бы было сделано. А эти господа рассуждали по-другому и видели прежде всего сторону политическую. Ледокол «Красин» спасает немецкий флот, немецких рыбаков… Удар по престижу Германии. Да и общение… Это ведь не мы с вами, две единички в Ростоке, к тому же занятые сугубо экономическими вопросами. А тут идет целый корабль — сотни людей, и все красные… Краснее уж быть не может. И свои коммунисты, конечно, головы поднимут, и никуда не денешься…

— Как тут, за эти месяцы, Гитлер?.. — поинтересовался Пантелей Афанасьевич.

— Маршируют… — неопределенно ответил Топольков. — Сейчас их мороз по домам загнал. А то как вечер — так и факельное шествие. Эффектное зрелище. А немец падок до зрелищ. Днем тоже красиво: все в коричневой форме, знамена, барабаны… Мелкий буржуа давно марширует в этих рядах, средний пока еще стоит на тротуаре, но уже не воротит нос, а глядит с умилением на военную выправку, на форму, как музыку, слушает топот солдатских сапог. И есть сведения, что крупные магнаты активно подкармливают этого зверя…

— Ну, а рабочие… Ведь это — Берлин, не Росток, не «Мариене»…

— Рабочие по-прежнему разобщены. Есть, конечно, бастионы — Гамбург, Берлин. Но это только отдельные бастионы, отдельные крепости, а тут нужна сплошная линия фронта… Сплошная, — убежденно повторил Топольков.

— Да… — неопределенно протянул Пантелей Афанасьевич. — Спешить нам надо, спешить, — сказал он немного спустя, отвечая на какие-то свои, как понял Юра, мысли. — Юра, а который час, ты знаешь? Пятый… Я-то в поезде высплюсь, а ты? Тебе когда на работу?

— Сегодня в девять утра пресс-конференция. Дает ее доктор Бауэр, правительственный советник, ведающий делами печати. Я, кстати, собираюсь ему подбросить пару вопросиков. Насчет «Красина», например, и еще кое-что.

— Подбрось, подбрось…

— Слушай, а что, если я с «Красиным» вернусь домой? — сказал Путивцев. — Никогда на ледоколе не ходил, да и со своими веселее будет. До Питера — без пересадок. Как ты думаешь, это возможно?

— Думаю, что да. Я поговорю с кем надо в посольстве, тогда вам позвоню в Росток.

* * *

В Ростоке на вокзале Путивцева встретил Гестермайер. Пантелей Афанасьевич обрадовался ему. Хотя Гестермайер знал русский примерно так, как знал теперь Путивцев немецкий, но с ним было спокойнее, надежнее.

Гестермайер тоже, кажется, искренне выражал свою радость: дружески хлопал Пантелея Афанасьевича по плечу, с завистью ощупывал нарядный белый полушубок, прищелкнул языком от восхищения, указав на меховую шапку, которая красовалась на голове Пантелея Афанасьевича.