Так сражались чекисты<br />(Сборник)

Очень теплые воспоминания остались у членов нашей группы о комиссаре 13-й гвардейской дивизии полковом комиссаре М. М. Вавилове. Он часто беседовал с нашими разведчиками, ободрял их задушевным словом. Вместе с ним, а иногда и с генералом Родимцевым, я часто бывал у бойцов дивизии, присутствовал при вручении орденов и медалей.

Эта фронтовая дружба чекистов и гвардейцев, рожденная в совместной борьбе за родной Сталинград, помогала нам решать наши общие задачи по скорейшему разгрому врага.

20 декабря 1942 года на командном пункте нашей группы состоялось торжественное собрание, посвященное 25-летию органов ВЧК-ОГПУ-НКВД. К нам прибыли руководители управления во главе с А. И. Ворониным, член Военного совета 62-й армии генерал-лейтенант Гуров, начальник особого отдела армии полковник Витков, комдивы Родимцев, Сараев.

Начальник управления НКВД А. И. Воронин коротко рассказал о положении в Сталинграде, о большом значении той работы, которую ведем мы, чекисты. Потом состоялось вручение правительственных наград.

Я уверен, что это торжество в борющемся Сталинграде осталось в памяти всех чекистов нашей группы на всю жизнь.

У стен Госбанка

А. Д. КОЧЕРГИН,

подполковник запаса

…Сигнал к подъему был дан с первыми бликами утренней зари. Выбравшись из штольни, мы разбились на мелкие группы.

Наша группа, состоявшая всего из трех человек — Петра Ромашкова, Валентина Сердюкова и автора этих строк, — должна была незаметно подобраться к недостроенному дому Госбанка и открыть огонь по окнам, откуда гитлеровцы обстреливали переправу через Волгу.

Укрывшись за какими-то развалинами, мы до боли в глазах всматривались в темные глазницы окон Госбанка, откуда доносилась приглушенная немецкая речь. Время от времени в окнах мелькали силуэты гитлеровцев. Начало светать. Теперь уже отчетливо были видны фигуры фашистских солдат. Немцы ставили на подоконники пулеметы, разглядывали в бинокль левый берег Волги.

Мы застыли в напряженном ожидании. Наконец, во дворе пивзавода, расположенного севернее Госбанка, ударила пушка. Это был условный сигнал. Мы немедленно открыли прицельный огонь из автоматов по окнам, из которых торчали стволы пулеметов. До нас донеслись вопли и стоны, немецкая брань. От орудийных снарядов, ложившихся точно в цель, в доме обвалились потолки, в разных концах вспыхнули пожары. Оставшиеся в живых гитлеровцы выпрыгивали из окон, пытаясь спастись бегством. Но их настигали очереди наших автоматов.

Бой начал затихать. Видимо, немцев в доме осталось совсем немного, и они не могли принять никаких серьезных контрмер.

Но вот вокруг нас снова стали посвистывать пули. Гитлеровцы подбросили свежие силы: они не могли так легко отказаться от контроля над переправой.

— Фьють, фьють, — слышалось то слева, то справа. Ромашков застонал, схватившись за плечо.

— Посмотри, что у меня, — с трудом проговорил он, обращаясь ко мне.

Из-под фуфайки, разорванной на плече в клочья, сочилась кровь…

Я посоветовал Ромашкову идти на перевязочный пункт. Мы остались вдвоем с Сердюковым. Валентин лежал слева от меня и стрелял из автомата. Огонь с верхних этажей и чердака здания усиливался. Видимо, фашисты решили разделаться с нами.

Вдруг я услышал чертыханье Сердюкова.

— В чем дело, Валентин? — уже не говорю, а кричу я, потому что сквозь треск пулеметов и автоматов трудно что-нибудь расслышать.

Оказалось, что немецкая пуля угодила в переднюю часть приклада сердюковского автомата и расколола его. Короче говоря, автомат вышел из строя.

— Сам-то ты цел? — обращаюсь я к Валентину.

— Иначе я не беседовал бы с тобой, — ответил он.

Чувство юмора не покидало Сердюкова даже в самые тяжелые минуты. Он никогда не унывал. Кажется, ни сердиться, ни нервничать, как это часто бывает со всеми нами, Валентин не умел. Всегда находил острую шутку, чтобы развеселить товарища, если тот был чем-нибудь удручен. Он как-то сразу располагал к себе копной темных, чуть вьющихся волос, правильными чертами лица, большими светлыми глазами…

Бой продолжался. Вокруг нас стали рваться мины. Мы еще плотнее прижались к земле, лишь изредка поднимая голову, чтобы посмотреть, что делается на вражеской стороне.

— Смотри, смотри! — закричал Сердюков, показывая вперед.

«Вот и гости пожаловали», — подумал я, увидев ползущих прямо на нас троих фашистов. Четыре гранаты, одна за другой, полетели в непрошеных гостей.

Теперь наше внимание вновь было приковано к зданию Госбанка. На двоих у нас остался один автомат да несколько гранат. Это была вся наша «боевая мощь». Мы постарались рационально использовать ее. Валентин наблюдал за первым и вторым этажами и за землей. Я взял на себя верхние этажи. Увидев вражеского солдата или офицера, например, в окне первого этажа, Сердюков кричал: «Первый — пять!» Это значило, что надо стрелять в пятое окно первого этажа, считая слева. Я тотчас брал цель на мушку.

Увлекшись боем, я не сразу обратил внимание на то, что уже несколько минут не слышу голоса Сердюкова.

— Валентин, как у тебя дела, что молчишь? — крикнул я.