Так совершается подвиг(Рассказы)

Филиппов подвязал мне руку, помог подняться, и мы пошли назад, к дороге. Туда с опушки леса тянулись группами артиллеристы, жестикулируя руками. Человек шесть тащили маленькую противотанковую пушку.

В колонне царило оживление. От машины к машине сновали шоферы, заливали в баки бензин, заводили моторы. Отовсюду доносились веселый шум и громкие голоса. Какой-то сержант, собрав группу бойцов, показывал добытый в бою новенький немецкий автомат.

Остававшиеся в колонне с завистью посматривали на обстрелянных, получивших боевое крещение, наперебой угощали героев дня папиросами, консервами, сладким литовским ликером. Помогали фельдшеру и санинструкторам перевязывать раненых, осторожно подсаживали их в машины.

Тут же стоял Березовский, на лице его блуждала довольная улыбка, и оно выглядело теперь совсем мирным, добродушным. Перед Березовским стоял лейтенант Башляев и вертел в руках немецкий парабеллум. По лицу его еще струились капли пота. Он снял фуражку и, приглаживая черные влажные волосы, отвечал на вопросы. Березовский молча, удовлетворенно кивал головой.

— Так, говоришь, с полсотни их там было? — переспросил Березовский. — И огонь наш помог, значит?

— Здорово! Особенно когда вы с зенитной установкой поближе подъехали да по лесу… И как вы пробрались по целине…

— Ну, ну, хорошо. Теперь проверить людей, и пусть все командиры доложат. Будем двигаться.

Важное задание

1

омандир Н-ской бомбардировочной авиационной дивизии, заложив руки за спину и дымя зажатой во рту папиросой, молча ходил по комнате. Время от времени он резким движением выбрасывал из-за спины левую руку, на запястье которой поблескивали часы.

У письменного стола навытяжку стоял начальник штаба и следил глазами за крупной, горбящейся фигурой полковника, в густых клубах дыма вышагивающей по комнате.

Наконец, полковник подошел к столу и, приподняв край разложенной на нем карты, прикрывшей пепельницу, потушил папиросу, достал другую и чиркнул спичкой. Затем повернулся к двери, где неподвижно застыл, чуть подавшись всем корпусом вперед, вызванный им капитан, начальник разведки.

— Ни на секунду не прекращайте вызовы по радио. Запрашивайте наземные посты. Обо всем новом немедленно докладывайте. Уразумели?

— Так точно, товарищ полковник! Будет исполнено!

— Скверно, начальник штаба, — проговорил полковник, когда разведчик вышел. — Пятнадцать минут тому назад самолет должен быть на аэродроме, а капитан Шевчук с докладом и данными фотосъемки здесь. Понимаешь, что будет, если с Шевчуком что-нибудь стряслось? Сорвется операция, вот что будет! Хо-о-рошенькое дело! Да оно и понятно, кто же пошлет на бомбежку сотни самолетов по непроверенным данным… Да и есть ли они там, эти проклятые танки?

— Шевчук — опытный летчик, и я не допускаю мысли… — рассудительно начал начальник штаба. — Ну, вышла какая-нибудь задержка, непредвиденная, так сказать… Однако я уверен, что он выполнит задание.

Несколько минут прошло в молчании. Вдруг резко отворилась дверь и в комнату снова вбежал начальник разведки.

— Над третьим постом, высота пятьдесят метров, курсом сто десять, прошел бомбардировщик. Очевидно, подбит, — залпом выпалил капитан и перевел дух.

Полковник вскочил и склонился над картой. Прочертил карандашом курс самолета, прикинул расстояние. Выпрямился, бросил карандаш.

— Шевчук должен сесть в районе Карповки. Машину! — бросил он капитану. Затем, обращаясь к начальнику штаба, приказал:

— Пошлешь вслед за мной ремонтную летучку.

И быстро пошел к выходу.

2

Стрелка высотомера показывала 5000 метров. В кабине холодно, несмотря на включенный обогреватель. Капитан Шевчук, зябко поеживаясь, плотно врос в сиденье: одну руку он легко держит на штурвале, другая отдыхает лежа на коленях. Машина идет еще над территорией противника, но обстановка спокойная. Сплошные молочно-белые, неподвижно застывшие облака, словно цепь ледяных гор, укрывают бомбардировщик от наблюдения с земли, и он, могуче рокоча моторами, стремительно несется к своему аэродрому.

В переговорном устройстве время от времени раздается густой, но мягкий, с украинским акцентом, голос Шевчука, напоминающего, что нужно смотреть за воздухом. Потом вдруг слышатся тихие, задушевные слова песни:

Ой, не свиты, мисяченьку,
Не свиты нико-о-ому,
Тильки свиты мыленькому,
Як иде-е до до-о-ому…
Я-аак иде-е до до-о-о-му-у…