Так не строят!

Бурей своё обещание сдержал и, как только прибыли в село, приступил к лечению с присущей ему мрачной основательностью. Перво-наперво дал разгон холопам, чтобы не расслаблялись, во вторую очередь развернул пришедшую за Кондратием Алёну: «Не видишь, простыл твой Кондрат, а у тебя баня не топлена! Сам полечу, всю сотню лечил и с ним справлюсь, давай отсюда, баба!», а в третью велел накрывать на стол.

Уже стемнело, когда из бани раздались вопли беспощадно истязаемого, то есть крепко паримого Сучка и довольный рык Бурея. Если бы кто-нибудь осмелился прокрасться на Буреево подворье и подслушать, то смог бы разобрать Сучковы стенания: «Хватит пару, ирод – на заду волосья трещат и кучерявятся!» и Буреевы отповеди в такт ударам веника: «Хрен с ним, с задом! Спереду не прижарилось? Ну и не ёрзай, хвороба!»

Домой в тот день Кондрат не попал. Алёна вышла было на крыльцо, но, услышав несущуюся с соседского подворья разухабистую песню, только махнула рукой и вернулась в дом.

Но это, как выяснилось, была только прелюдия. Основное действо развернулось утром или, скорее, днём. Сначала с Буреева подворья раздалось хриплое пение хозяина и гостя, потом шум спора, потом хлопнула дверь, затем рык Бурея и, наконец, нестройный хор дрожащих холопских голосов, пытающихся тянуть «Тебе Бога хвалим».

Такое богоугодное занятие обозный старшина затеял не просто от скуки – еще вчера по приезде узнали, что в селе ждут возвращения из похода Младшей стражи, а с ними, как доложил посыльный, прибывает новый поп, присланный из Турова взамен погибшего при нападении ляхов отца Михаила.

Ратнинские кумушки не знали, как им быть: то ли бежать смотреть, что там творится у Бурея, то ли проследить, зачем обормоты Корнеева примака Лёхи Рудного, оружные да с луками, прячутся по крышам. Бурей победил – зрелище, им предоставляемое, было куда более громким, ярким и неприличным.

– Не, Серафимушка, не понимают, пни стоеросовые! – Сучок развёл руками. – Ты, друг сердешный, святой жизни человек, даже староста, вон, церковный, а в пении не понимаешь! До Артюхи нашего тебе в этом деле, как до Киева вприсядку!

– Какого такого Артюхи? Сопляка что ль михайловского? – Бурей пренебрежительно махнул рукой.

– Ты, Серафимушка, рукой-то не маши! – плотницкий старшина подбоченился. – Сопляк-то он сопляк, но по песенной части дока! У него и пень запоёт!

– Да ну! – обозный старшина сплюнул.

– Вот те и ну! – не унимался мастер, – Я тоже немного умею!

– Вот и покажь! – хохотнул Бурей.

– А и покажу! – Сучок обернулся к холопам. – Глядите сюда! На руки! Левые на левую, правые на правую! Руку вверх тяну – громче орать, вниз – тише орать, совсем опустил – замолкни! Поняли?

Буреевы холопы, исполнявшие роль хора, сбились в кучу, как овцы.

– Поняли?! – рявкнул в свою очередь Бурей.

Холопы судорожно закивали головами.

– Начали! – Сучок взмахнул руками.

Холопы, кто в лес, кто по дрова, но громко затянули:

Те-е-е-е-бе-е-е-е… Бо-о-о-ога хва-а-а-алим,
Те-е-е-е-бе-е-е-е-е Го-о-о-оспо-о-ода испо-
ве-е-е-е-ду-е-е-ем…

– Лутчее! – авторитетно заявил Бурей. – Хотя всё одно, как бараны блеют, тьфу!

– Дык, тяжеловато им, Серафимушка, божественное! – Сучок выпятил грудь, защищая своих певцов. – Кто ж так сразу? Сначала чего попроще надо!

– А чего попроще-то? Пущай это учат, а то поп новый едет! Кто не выучит – пришибу! – Бурей погрозил певцам кулаком. – А пока давай для лёгкости ещё дерябнем, Кондраш?

– Давай! – радостно согласился Сучок.

Так репетиция прерывалась несколько раз. Сизые от холода и страха хористы начали издавать уж нечто совсем невразумительное.

– Хрр, Кондраш, совсем бараны! – Бурей сплюнул. – Бей их не бей – чурки стоеросовые!

– Не, Серафим, говорил я тебе – тяжело им спервоначалу эдакое божественное! – Сучок почесал плешь. – О! Вспомнил! Есть одна песня – в самый раз попа встречать! И простая!

– А ну, слушать Кондратия Епифановича, одры ненадобные, в зад вас и перед! – обозный старшина скорчил совершенно зверскую рожу. – Кто не выучит – ртом у меня срать будет!

– Серафимушка, ты охолонь, – Сучок положил руку на плечо друга. – Ну, на кой они мне нужны, по шею обклавшиеся? Так в них божественное не влезет!

– Ладно, делай как знаешь! – Бурей махнул рукой.

– Значится так, голуби, – рожа Сучка так и лучилась приветливостью, – повторяйте за мной: «Отец Макарий на кобыле ехал карей…»

Новая песня холопам понравилась. По крайней мере, слова они разучили быстро.

– Ладно, теперь петь будем! – Сучок подмигнул сначала Бурею, а потом певцам.

– Погодь, Кондраш, – Бурей жестом остановил товарища. – Понял я, чего у тебя не до конца выходит!

– Да вроде до конца! – слегка обиделся Сучок. – В нужнике не засиживаюсь!

– Не, я про песню! – Мотнул головой Бурей. – Они ж половина не видят тебя ни хрена, вот и орут как попало!

– Верно! Повыше кудыть надо, – согласился Сучок. – А куда?

– А вон на курятник! – Бурей указал рукой на невзрачную халабуду, прилепившуюся к тыну. – Я спервоначалу сам влезу, а потом тебя втяну!