Так не строят!

Ненадолго хватило Алёниной радости. Опять тени погибших товарищей терзали Сучка всю ночь. Так и бывает – за дневными заботами горе отступает ненадолго, а ночью открываются твои персональные ворота в ад. Страшно впервые повести людей в бой и сразу потерять половину из них. Особенно, когда эти люди давно стали твоей семьёй. Самому умереть куда легче. Вот и умирал десятник розмыслов Кондратий каждую ночь, чтобы через краткий миг воскреснуть и снова умереть. Нет, умом он понимал, что всё сделал правильно, но лица друзей, мёртвые и бескровные, преследовали его во сне и наяву. Самым страшным судом судил себя плотницкий старшина и сам раз за разом выносил себе приговор – виновен!

На дворе проорали третьи петухи, зашебуршилась за стеной скотина, поднялась Алёна, а за ней заставил себя встать и Сучок.

– Дай хоть какое дело, хозяйка, а то ума рехнусь! – прохрипел он.

– Уверен? – Алёна сложила руки на груди и внимательно присмотрелась к едва держащемуся на ногах Сучку. – Может, Настену спросим – она прийти обещалась сегодня…

– Дело дай, я сказал!

– Ладно, тогда идем, – подавив вздох облегчения, женщина повела его в угол избы, где за сундуком лежала старая упряжь, требующая починки. Говоря откровенно, Алёна уже подумывала – не выкинуть ли ее, а вот же пригодилась! Смертная тревога в её глазах впервые за многие дни растаяла – теперь не осталось сомнений в том, что после новости, которую накануне сообщил Бурей, плотницкий старшина повернулся к жизни, хоть сам того, похоже, не заметил. Зато она заметила, а потому немедленно окунула своего Кондрата в омут мелких хозяйственных дел, умело отвлекая от тех демонов, что поселились в Сучковой душе.

Пока Сучок, в меру своих невеликих пока сил, хлопотал по хозяйству, перед Алёной встала новая задача – достойно встретить сотника Корнея. Не могла же она позволить себе ударить в грязь лицом, в конце концов, и уж тем более нельзя было допустить, чтобы опозорился её Кондрат! Дабы такого кошмара не случилось, Алёна при помощи соседских ребятишек выяснила, что сотник собирается к ним сразу после обеда. К полудню изба блестела, как весеннее солнышко, в печи томилось угощение, а Сучок, несмотря на сопротивление, был обряжен, как на свадьбу.

Так они и сидели друг напротив друга, будто супруги, ожидающие дорогих гостей. Сучок злился, а Алёна радовалась этой злости – её Кондрат возвращался. Неизвестно, чем бы кончилось ожидание, но тут в избу буквально вломился холоп:

– Хозяйка! Там сотник Корней! Сам!

– Так чего ты его на дворе держишь, бестолочь?! – Алёна с девичьей лёгкостью выпорхнула из избы, не забыв, однако, пригвоздить взглядом к лавке дёрнувшегося было Сучка.

Сотник Корней обнаружился посреди двора. Как и предсказывал давеча Бурей, разоделся воевода Погорынский знатно: крытая синим сукном шуба, синие, богато расшитые, тонкой работы сапоги, меч в узорчатых ножнах на украшенном серебряными бляхами воинском поясе, а венчала всё это великолепие синяя же шапка, отороченная волчьим мехом.

– Здрава будь, хозяйка! – поклонился, не ломая шапки Корней. – Как болящий твой? Дело у меня к нему.

– Здравствуй, Корней Агеич! – Алёна, благо поклон спины не ломит, склонилась много ниже гостя. – Ты на Кондратия не гневайся, что встречать не вышел – слаб он ещё.

– Кхе, так то не в укор ему, не в укор, – благодушно прогудел Корней, со вкусом оглядывая Алёнины стати. – Досталось ему знатно.

– Ты проходи в избу, Корней Агеич, – Алёна сделала приглашающий жест.

– Благодарствую, Алёна Тимофеевна, – воевода степенно проследовал в дом.

Одного взгляда хватило сотнику, чтобы оценить масштаб приготовлений к его встрече:

– Кхе! Разболтала всё же погань какая-то! – Корней рассерженно дёрнул покалеченной бровью, стянул с головы шапку и поклонился. – Здрав будь, Кондрат! Ты как?

Сучок встал, придерживаясь рукой за стену. Сотник впился в него взглядом и даже чуть-чуть подался вперёд.

– Здравия желаю, господин воевода! – Плотницкий старшина и сам не смог бы объяснить, почему он употребил принятое в Михайловом Городке титулование. – Жив.

– Кхе, вот и добро! – Воевода подобрался и построжел лицом. – Ты садись, наскачешься ещё!

Сучок сел, взглядом успокоил Алёну, выглядывающую из-за плеча гостя, и уставился на Корнея.

– Кхе! – воевода расправил усы и бороду. – Кондратий сын Епифанов по прозванию Сучок, я к тебе со словом от схода ратнинских мужей!

– Слушаю, господин воевода! – Плотницкий старшина снова встал. И за стенку уже не держался.

– Кланяются тебе и людям твоим мужи ратнинские! За спасение жён да детей наших! – Старый воин поклонился, коснувшись шапкой, зажатой в руке, пола. – И за то решили мужи ратнинские из своих прибытков выкупить твою, старшина Кондратий, артель из кабалы, а долг ваш на ратнинскую сотню взять!

Сучка шатнуло. Он хотел что-то сказать, но не смог. Знал ведь, готовился, у друзей погибших прощения просил, а всё равно, как обухом…