Так не бывает, или Хрен знат

Мурка ловила мышей и капустянков[32] для него, дурака. Идёт по двору, мявкает, сыночка зовёт. И тот – тут как тут: «Давай, мол, скорей, мне некогда». Она положит добычу на землю и лапой ему по морде! Типа учит: «Берись-ка ты, Зайчик, за ум! А ну как хозяин рассердится да уволит без содержания?»

Так оно и случилось. Загрузил я кота в кирзовую сумку, сунул в карман кусок хлеба, что бабушка выделила в качестве «выходного пособия», десантировал его в пустой товарный вагон и дверь перед самым носом задвинул.

Сделал чёрное дело, и, главное, никаких угрызений. Ну, нет Зайчика и насрать. По сути своей детство жестоко. Помню, лето стояло или ранняя осень. Я был в рубашке с короткими рукавами и всё удивлялся, что кот не царапается.

Как он потом назад добирался, этого не скажет никто. Фишка какая-то есть у домашних животных. Уже зимой, перед Новым годом, я собрался идти во двор закрывать ставни. Валенки надел, дедушкину фуфайку. Фонарик-жучок сунул в карман, так как боязнь темноты у меня тогда ещё не прошла. Только дверь приоткрыл – и сердце зашлось! Между ног просквозила серая тень – и, с заносом на поворотах, в духовку! Слышу, бабушка говорит:

– Гля! Чи Зайчик вернулся?

А я уже и забыл, что был у нас такой кот.

Не дожили свой век ни Мурка, ни Зайчик. Закопала их бабушка в один день. Как сейчас помню, я стоял у сарая под виноградником, выщипывал из гроздьев спелые ягоды. Смотрю – бабушка из дома выходит. Тут, откуда ни возьмись, наши кошаки: задрали хвосты, мяукают, о ноги её трутся. Елена Акимовна глянула и обомлела: у обоих на шкуре залысины, где вместо шерсти – гладкая кожа. Понятно, стригущий лишай. Заплакала бабушка и пошла в сарай за мешком. А эти наивняки бегут следом за ней. Я так сразу смекнул, что будет топить. И главное, Мурка уже в мешке, а Зайчик сам в руки идёт. До последнего не догадывался, что на смерть. Ох и жалко их было! Только ни одного слова в защиту животных я тогда не сказал. Бабушка всё равно меня не послушалась бы, но мог бы попробовать.

А вот с Мухтаром я в детстве дружил. Он, впрочем, со всеми дружил, кто приносил ему сахар. Сейчас немного чурается. Пёс всё ещё узнаёт меня издали, но уже перестал так искренне радоваться, когда я его окликаю. То ли постарел, то ли почувствовал, что я стал каким-то другим? Наверное, не разобрался ещё, часто ли такое происходит с людьми и чем это аукнется лично ему. Вот и сейчас он послушно вышел на зов, полируя звенья цепи краем дверного проёма, неохотно вильнул хвостом и выжидающе посмотрел на меня бельмами глаз.

Когда Мухтар был щенком, дед приучил его садиться на задние лапы, держать на кончике носа кусочек сахара и начинал отсчёт:

– Раз, два… три-и…

Бедный пёс исходил слюной, сосредоточив преданный взгляд на указательном пальце хозяина.

– Десять!!! – командовал дед.

И сахар взлетал по скупой траектории, перед тем как исчезнуть в собачьей пасти. Глазом не уследишь!

Было так прикольно смотреть на его несчастную морду, что сахар на нашем столе начал заканчиваться в два раза быстрей. В обычные дни этому способствовал я. А когда приходили гости, даже бабушка любила, при случае, козырнуть перед ними выучкой нашей дворняги.

Что касается его самого, Мухтар с этого дела тоже имел свой гешефт. Ведь кормили его без изысков: полбулки чёрного хлеба да уполовник борща. Ну, когда-никогда обломятся кости, оставшиеся после второго.

С годами наш пёс постарел, рано ослеп. О старой забаве в доме постепенно забыли. Смотреть на него было уже не смешно. Я тоже не стал издеваться над пенсионером и протянул ему лакомство на ладони:

– Можно, Мухтар.

Он принял подачку как должное, шевельнул рыжим хвостом и поплёлся в свой обжитой угол, чтобы ещё раз обдумать моё нестандартное поведение.

Ну что я ещё мог для него сделать? Только лишний раз приласкать. А вот насчёт Мурки и Зайчика стоит подумать. Есть у них реальные шансы. Нужно только найти знающего человека.

Обоим моим дедам было не до меня. Они восстанавливали летний душ, пострадавший от наводнения. Яму уже почистили. Степан Александрович у колодца подключал водяной насос, а Иван Прокопьевич укреплял разбитые стены плахами из древесной коры. Заметив, что я, поздоровавшись, продолжаю стоять в ожидании, он выплюнул из-под усов с десяток гвоздей и хмуро спросил:

– Чего тебе, Сашка?

– Если, к примеру, у кошки шерсть клочьями вылезает и голую кожу видно, это можно чем-нибудь вылечить?

– Это у какой такой кошки? У Мурки, что ли? – Дед Иван в каждом деле любил конкретику.

– Нет. В школе у нас Милка в подвале живёт. Котят принесла. Жалко.

Версия была не из лучших, но ничего другого на ум не пришло. С точки зрения логики я вполне мог рассчитывать на адекватный ответ. И он прозвучал:

– Тю на тебя! Не вздумай такую заразу в дом принести! – Дед Иван прикусил щепотку гвоздей и опять застучал молотком.

Вот тебе и весь сказ до копейки! У этого поколения своя логика.

– Дедушка Ваня, – снова спросил я, – в сарае у вас или на чердаке веничьё не осталось? Такое, чтоб семена ещё не очищены?

– Есть чутка, – отозвался он и сплюнул с досады (вот приставучий!). – Тебе-то зачем?