Так не бывает, или Хрен знат

Серёга вообще очень трудно переключается с темы на тему, хотя помнит давно минувшие дни лучше, чем то, что случилось месяц назад. Сначала он сыпал голыми фактами, потом в дело пошли одушевлённые эпизоды, характеристики, а в конце уже так расчувствовался, что чуть не заплакал, старый дурак.

Как бы то ни было, а на причале их встретил отец, отвёз в дом на Морской улице, опять прописал. Серёга вернулся в свой класс, а мать снова стала работать в той же самой вечерней школе.

Полгода жили спокойно. Родители честно пытались начать семейную жизнь с чистой страницы.

– Потом, как всегда. – Серёга потушил сигарету и взялся за чашку остывшего кофе. – Пришлось уходить на квартиру.

Их было потом много, этих чужих углов. За время скитаний ему пришлось поменять четыре школы в разных частях города.

– И ты знаешь, Санёк, – в глазах брата оживало далёкое прошлое, лица людей, их поступки, – вроде все педагоги. Ну те, у которых мы жили. А вот ни одной благополучной семьи. Нигде больше месяца не задерживались. Помню, тётка, дородная, видная. Муж у неё заболел. С кровати не вставал, ходил под себя. Так она сняла для него комнату и перевезла вместе с трусами да майками подальше от глаз. А он взял там да помер. Мы, значит, собираем манатки, чтобы место освободить, потому как его родители должны приехать на похороны. А она всё рыдает, руки заламывает: «Надя, как быть? Что сказать его матери?»

Я несколько раз кипятил чайник, заваривал кофе. Поставил на стол запасную пепельницу, чтобы не сбить его с мысли, не спугнуть её долгой паузой. И сам с наслаждением погружался в чёрно-белую ленту Серёгиных воспоминаний, где было всё таким родным и знакомым.

– Потом был какой-то конкурс, – продолжал он. – По итогам его мамку признали лучшим учителем города. Начальство долго ломало голову: чем бы таким её наградить, чтобы дешёво и сердито? Мать за себя никогда не попросила бы. Но подруга её… она в той же вечерней школе работала библиотекарем, пошла в ГОРОНО и там рассказала о наших мытарствах. В общем, дали матери комнату из старого жилфонда, на втором этаже деревянного дома. Помнишь наш дом на улице Океанской, который разрушило землетрясение?

Ещё бы не помнить! Если бы не землетрясение, неизвестно, когда я впервые увидел бы дедушку с бабушкой!

– Ну, так это недалеко, вверх по горе. Остановка автобуса «Индустриальная». Даже комнаты расположены точно так же. Наша была первая справа: стол, две кровати, два стула, полка для книг. Вот и вся обстановка. Больше ничем не успели обзавестись. Мать положили в стационар с подозрением на туберкулез. Целых полгода к ней никого не пускали.

– Как же ты жил?

– Ты знаешь, – голос Серёги дрогнул, – ожесточился. Сам себе сказал, что не сдамся. Не дам ни единого повода, чтобы меня в детский дом упекли или вернули отцу. Эту комнату… я её два раза на дню с щёлоком пидарасил, каждую пылинку сдувал. А так… что приготовил, то съел. Как постирал, погладил, так и пошёл в школу. Каждые две недели приходила тётка с материной работы, та самая библиотекарь, приносила немного денег. Через неё мать передала, чтобы не вздумал ничего сообщать бабушке с дедушкой. Несколько раз приезжали Машкины, соседи по отцовской квартире. Готовили человеческую еду. Вот только он сам не нашёл времени или не захотел…

Слушая эту исповедь, я начинал понимать, почему мать и Серёга вернулись с Камчатки порознь, с разницей в две недели. Он доказал свою взрослость. Мальчишку, который полгода был хозяином в доме, не страшно отправлять в санаторий за тысячи километров. Даже на два потока.