Потом идет зеленое, потом серебряное (сложный тур для прячущихся, легкий для ведущего), серое, снова синее, и дальше. Пушистое, кричит рыжеволосая длинноногая девушка, старше его.
В поисках пушистого он заглядывает в дупло, видит кого-то, свернувшегося там, в глубине, дрожащего и большеглазого. Тот, из дупла, протягивает ему маленький узелок – и он, не задумываясь, берет подарок.
Уже совсем темно. Ветви деревьев кажутся черными, небо темно-фиолетовое. Мимолетом он спохватывается, что пора идти домой, но беловолосая девчонка, она опять водит, говорит: светящееся! – и он возвращается к игре.
Что-то пробирается рядом с ними в темноте, припадающее к земле, гладкое и текучее. Кто-то тихо поет за деревьями, на незнакомом ему языке, но если вслушаться, обязательно поймешь.
Они играют, играют и играют.
Потом кто-то кричит: настоящее-живое! И все разбегаются в разные стороны, ищут настоящее-живое. Он идет по тропинке, смотрит направо и налево, но он уже понимает, что это как раз то, что не так просто найти в здешнем лесу.
Небо медленно светлеет. Он играл всю ночь. Сейчас утро.
Тропинка заканчивается на берегу озера. Он очень устал, и не знает, куда дальше идти. По озеру кто-то плывет.
Он пытается разглядеть и внезапно видит, что этот кто-то не столько плывет, сколько барахтается в воде, хлопая руками. Уходит под воду: раз, другой.
Он сбрасывает ботинки и куртку и, разбрызгивая воду, забегает в озеро. Вода холодная, но не слишком. Такая вода бывает не осенью, в октябре, а в начале лета.
Тогда он понимает, что происходит. Кто плывет там, на середине озера.
На секунду, не больше, он замирает, не может решить, что делать – но встряхивается, ныряет и плывет, туда, где по воде все еще расходятся круги. Там снова ныряет. И снова ныряет, пытаясь найти того, кто только что скрылся под водой.
Никого нет. Никакого шевеления в глубине озера.
В конце концов он медленно выбирается на берег. Не может найти свою куртку и ботинки – вообще не может найти тропинку, по которой сюда пришел.
Зато видит на берегу шорты и летние туфли, свои летние туфли.
Тогда он хватает и надевает их, быстро натягивает шорты и бежит по дороге. Которая, он знает, приведет его на окраину города, а потом две остановки на автобусе – и он дома. Дома.
Он бежит, стараясь изо всех сил двигаться как можно скорее, он боится только одного: забыть, что через неделю случится пожар, и что надо обязательно сказать родителям про пожар. Боясь забыть это лето, и эту осень, и эту ночь в лесу, он нескончаемо повторяет на бегу одно и тоже: через неделю будет чертов пожар.
Юлия Ткачева
Иногда получаются корабли
Сашка был моим старшим братом, и он был, ну, не таким как все.
Помню, много лет назад, когда я была совсем маленькой, бабушка один раз сказала папе:
– Хорошо, что решились на второго. Хоть Катька растет ребенок как ребенок, раз уж с первым так не повезло.
– Мама, – сказал папа каким-то совершенно пустым, холодным голосом, я вообще не подозревала, что одно-единственное слово можно произнести так, что мурашки побегут по коже.
Из-за этого «мама» я, наверное, и запомнила тот разговор. Правда, я не поняла тогда, почему нам с Сашкой не повезло. Я как раз считала, что мне очень даже повезло.
Сашка был замечательным старшим братом. Совсем большой, на семь лет меня старше, он вовсе не зазнавался, как другие взрослые. Мы проводили вместе кучу времени – тогда я как-то не задумывалась, отчего Сашка не ходит в школу.
Не так уж сложно было запомнить основные условия общения с Сашкой. Не прикасаться к нему, в самом крайнем случае – брать за руку. Говорить громко и отчетливо. Чаще улыбаться и ни в коем случае не кричать, не ныть и не обижаться. Тогда с ним все было в порядке. Зато Сашка здорово умел выдумывать разные игры со сложными правилами, играть в которые было жутко интересно. И еще никогда не дразнил меня: просто не умел.