На многие «почему?», возникающие в связи со сплоченностью анонимной стаи, мы не сможем дать вполне удовлетворительного ответа, пока не решим вопрос «зачем?» в том смысле, в каком о нем говорилось выше. При постановке этого вопроса мы сталкиваемся с парадоксом. Насколько легко найти убедительный ответ на, казалось бы, бессмысленный вопрос, для чего может быть полезна «злая» агрессия, о значении которой для сохранения вида мы уже знаем из 3-й главы, настолько же, как это ни странно, трудно сказать, для чего нужно объединение в громадные анонимные стаи, существующие у рыб, птиц и многих млекопитающих. Мы слишком привыкли видеть эти сообщества; а поскольку мы сами тоже ведь общественные существа, нам слишком легко представить себе, что одинокая сельдь, одинокий скворец или бизон не могут чувствовать себя хорошо. Поэтому вопрос «зачем?» просто не приходит нам в голову. Однако правомерность такого вопроса сразу становится ясной, если принять во внимание очевидные вредные последствия объединения в крупные стаи: большому числу животных трудно прокормиться, у них нет возможности спрятаться (которую естественный отбор оценивает очень высоко), возрастает подверженность паразитам, и т.п.
Казалось бы, одна сельдь, плавающая в океане сама по себе, один вьюрок, самостоятельно отправляющийся осенью в странствие, или один лемминг, пытающийся в одиночку найти угодья побогаче при угрозе голода, имели бы лучшие шансы на выживание. В самом деле, плотные стаи этих животных прямо-таки напрашиваются на то, чтобы на них нападали разные охотники, вплоть до Германского акционерного общества рыболовства в Северном море. Мы знаем, что инстинкт, собирающий животных вместе, обладает огромной силой, и что притягивающее воздействие, которое оказывает стая на отдельные особи и на их небольшие группы, возрастает с размером стаи, причем, вероятно, в геометрической прогрессии. В результате у многих животных – например, у вьюрков – может возникать смертельный
Я полагаю, что мы не попадем в порочный круг, если из того очевидного факта, что жизнь в больших стаях сопряжена с серьезными вредными последствиями, сделаем вывод, что в каком-то другом отношении такая жизнь должна иметь преимущества, которые не только уравновешивают вредные последствия, но даже перевешивают их до такой степени, что возникает селекционное давление, вырабатывающее сложные механизмы сплочения стаи.
Если стадные животные хотя бы в малейшей степени вооружены, как, скажем, галки, мелкие жвачные или мелкие обезьяны, то легко понять, что их сила в единстве. Отражение нападения хищника или защита схваченного им члена стаи вовсе не обязательно должны иметь решительный успех, чтобы представлять ценность для сохранения вида. Если социальная защитная реакция галок и не приводит к спасению галки, попавшей в когти ястреба, а лишь докучает ему настолько, что он начинает чуть менее охотно нападать на галок, чем, скажем, на сорок, – этого уже достаточно, чтобы защита товарища приобрела с точки зрения сохранения вида весьма существенное значение. То же относится к «запугиванию», которым преследуют хищников косули, и к яростным воплям, с какими следуют за тигром или леопардом многие обезьянки, прыгая за ним по кронам деревьев на безопасной высоте и стараясь подействовать ему на нервы. Из таких же начал путем вполне понятных постепенных переходов развились тяжеловооруженные боевые порядки буйволов, самцов-павианов и других подобных мирных героев, перед оборонной мощью которых пасуют самые страшные хищники.