Так и было

- Человек по пятьдесят выводили и расстреливали. Выводили и расстреливали. Кого заберут в следующую очередь, никто не знал. Думали, что прикончат всех, а они почему-то отложили. Женщины с детьми враз седели, - слышал Иванов голос девчонки, и он болезненным эхом отдавался в голове…

- Подожди! Не говори! - схватил ее за руку. - Не надо!

Девчонка замолчала. Она была тонкой и высокой. Короткое серое платье едва прикрывало коленки. Она стояла, безвольно опустив руки, и увядала на глазах. Старела, как показалось ему. После всплеска у нее наступила апатия, а в нем все кипело от боли и ненависти. За три года войны он видел много убитых, видел даже казненных на крючьях, но чтобы столько за один вечер!

Круто повернувшись, пошел прочь от ямы, решив, что больше фашистов брать в плен не будет.

Хутор был полон лагерников. После страшной, без сна, в ожидании неминуемой смерти ночи людям не верилось, что беда миновала, они освобождены, живы и останутся жить. Им надо было выговориться, разрядиться, и они плакали, кричали, смеялись. У них впереди была целая жизнь, и они не торопились расходиться. Солдат на хуторе уже не было. Иванов спросил, куда они двинулись, и побежал догонять. Малышкин встретил недовольно:

- Где тебя черти носят? Шестой уже на месте, а командира отделения нет. Мне его замещать приходится, так что марш в строй и за Шестым следи - он сегодня совсем чокнутый.

Проселочной дорогой прошли около часа. Остановились, вернее, попадали, кто где стоял. Малышкина вызвали к комбату. Вернулся скоро, развернул роту в цепь, чтобы прочесать лес и уничтожить каких-то недобитков.

Леса в Латвии погуще новгородских, попадаются и такие, в которых днем хоть с огнем ходи. Этот, сначала светлый и низкорослый, скоро стал тянуться вверх и густиться. Вошли в него без тревоги - в лесу не в поле, за каждым деревом укрыться можно и недобитков, думали, немного, из охраны, поди, которым удалось убежать. Постреляют, чтобы придержать движение, и снова удерут. Однако вскоре у противника минометы появились и накрыли роту таким огнем, что еле спаслись от него броском вперед. Вырвались и тут же снова попали под обстрел, на этот раз на поляне. Лучше бы от него в лес спятиться, но Малышкин чуть не впереди всех оказался, за ним побежали.

Помня приказ командира роты, Иванов все время держался недалеко от Шестого, когда надо, подгонял его. Не отставал Шестой, а втянулись снова в лес, спотыкаться вдруг начал, слезы пустил и, невиданное на фронте дело, закричал во весь голос:

- Ма-ма-а! Ма-ма-а! Ма-ма-а-а!

Можно подумать, что она была недалеко, и он молил ее о помощи и защите.

- Замолчи, чего ты? - крикнул Иванов, но Шестой, продолжая бежать и стрелять, все звал и звал мать.

Новые разрывы мин накрыли роту. Убежали от них, стали перекликаться. Шестой не отзывался. Чуть передохнув, Иванов пополз назад. Шестой лежал на боку, поджав к животу ноги. Рот раскрыт в последнем крике. Лицо, руки, гимнастерка черны от копоти. В каком-то метре от него свежая воронка.

Иванов присел рядом, пораженный и смертью Шестого, и его необычным поведением перед ней. Каких-то два часа назад улыбался человек, на хуторе сбил выскочившего на него из-за угла охранника, гранату в сарай, из которого начали стрелять, кинул, и вот…

Жаркий летний день только созревал, а Иванову казалось, что он на исходе, и перед глазами были не только Шестой, но и наполненная трупами яма, и та девчонка, которая привела к ней. Он сидел, потряхивал головой, чтобы избавиться от этого наваждения. Не проходило. Поднимался как старик. Сначала встал на корточки, потом на ноги. Нагнулся, засунул в карман документы Шестого, забросил за спину его автомат. Еще раз посмотрел на убитого и пошел.

Они встретились глазами на том месте, от которого он пополз разыскивать Шестого. Старый, с дряблыми щеками немец - и он. Их разделяло не более пяти метров. От неожиданности оба замерли, в то же мгновение дернули вверх автоматы и нажали на спусковые крючки. На какую-то долю секунды он опередил врага. Ноги фашиста подогнулись, он схватился за живот и ткнулся лицом в землю. И Гришка упал - если появился один, то могут объявиться и другие. Закрутил головой, ожидая нападения, но никого не увидел. По выстрелам своих определил, что рота залегла. Стал окапываться.

Грунт был песчаный. Саперная лопатка легко входила в него. Копал зло, переживая и смерть Шестого, и неожиданную встречу с немецким автоматчиком. Копал, не сводя с него глаз, - вдруг очухается. Еще не углубился наполовину, как лопатка замерла, - запоздало подумал, что вместо немца мог валяться здесь он, Гришка Иванов. Комар вот так же бы впился ему в щеку, а он и не чувствовал бы его укуса.