Так говорил Заратустра

Идет ли уже человек по своему пути, нет ли, — это выдает походка его: взгляните, как иду я! Ну, а тот, кто приближается к цели своей, тот танцует!

И поистине я не стал еще памятником и не сделался неподвижным, тупым, окаменевшим, как столб: я люблю быстро бегать.

Хотя есть на земле и трясины, и вязкая печаль, все равно тот, у кого легкие ноги, пробегает даже по илу и танцует на нем, как на расчищенном льду.

Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Но не забывайте и про ноги! Выше, как лихие танцоры, вздымайте ноги свои, а еще лучше — стойте на голове!

18

Этот венец смеющегося, венец из роз, сам возложил я на себя[16] и сам освятил смех свой. Больше никого не нашел я достаточно сильным для этого.

Заратустра — танцор, Заратустра — легок, он взмахивает крыльями и готов к полету, он зовет за собой всех птиц, проворный и блаженно легкий.

Заратустра пророк, Заратустра, вещающий истины смехом своим, терпеливый, терпимый, влюбленный в прыжки и авантюры,[17] сам я возложил на себя этот венец!

19

Братья мои, поднимайте сердца ваши все выше! Не забывайте же и про ноги! Вы — лихие танцоры, так выше поднимайте ваши ноги, а еще лучше — встаньте на голову!

Бывают звери, тяжеловесные даже в счастье своем; есть неуклюжие от рождения. Так же забавно смотреть на их потуги и усилия, как на слона, что пытается стоять на голове.

Но лучше обезуметь от счастья, чем от неудач, лучше неуклюже танцевать, чем ходить прихрамывая. Учитесь же мудрости моей: даже у худшей вещи есть пара хороших обратных сторон,

— даже у худшей вещи достаточно крепкие ноги для пляски: научитесь же, высшие люди, стоять на собственных ногах!

Забудьте напевы скорби, забудьте уныние черни! О, какими унылыми ныне видятся мне все эти паяцы, веселящие толпу! Но все нынешнее принадлежит толпе.

20

Будьте подобны ветру, вырывающемуся из ущелий: под свист своей дудки готов он плясать, моря дрожат и мечутся под стопами его.

Хвала тому бравому, неукротимому духу, дающему крылья ослам, доящему львиц, духу, что ураганом приходит ко всему нынешнему и ко всякой черни,

— духу, который враждебен мудрствующему чертополоху, всем увядшим листьям и плевелам: хвала этому дикому, бодрому, свободному духу бури, который танцует по трясинам и унынию, словно по лугам!

Который ненавидит жалких дворняг простонародья и всякое отродье, неудавшееся и мрачное; хвала этому духу свободных умов, этой смеющейся буре, что засыпает пылью глаза тем, кто покрыт язвами и видит все в черном цвете!

О высшие люди, вот ваше худшее: вы не учились танцевать так, как должно, — так, чтобы в танце выйти за пределы свои! Что с того, если вы — не удались!

Сколь многое еще возможно! Так научитесь же в смехе выходить за пределы свои! Вы, лихие танцоры, выше и выше вздымайте сердца ваши! И не забывайте как следует посмеяться!

Этот венок смеющегося, этот венок из роз: вам я бросаю его, братья мои. Смех объявил я священным: о высшие люди, учитесь смеяться!

Песнь тоски

1

Говоря эти речи, Заратустра стоял около входа в пещеру; а с последними словами ускользнул от гостей своих и выбежал ненадолго на свежий воздух.

«О чистые запахи вокруг меня, — воскликнул он, — о блаженная тишина, меня окружающая! Но где же звери мои? Ко мне, мой орел и змея моя!

Скажите мне, звери: быть может, дурной запах исходит от этих высших, когда они собираются все вместе? О чистые запахи вокруг меня! Лишь теперь понимаю и чувствую я, как люблю вас, звери мои!».

И снова Заратустра повторил: «Я люблю вас, звери мои!». И когда говорил он слова эти, змея и орел приблизились к нему, подняв на него взоры. Так стояли они тихо втроем, вдыхая в себя чистый воздух и упиваясь им. Ибо здесь он был лучше, чем у высших людей.

2

Но едва Заратустра покинул пещеру, как поднялся старый чародей и сказал, лукаво оглянувшись: «Он вышел! И вот, высшие люди, — позвольте и мне, подобно ему, пощекотать вас этим льстивым именем, — и вот, высшие люди, мной уже овладевает злой мой дух и обманщик, дух лжи и чар, демон уныния,

— извечный противник Заратустры: простите это злому духу моему! Жаждет он развернуть перед вами чары свои, ибо как раз наступил час его: тщетно борюсь я с этим злым духом.

Всем вам, каковы бы ни были почести, что воздаете вы себе на словах, называя себя „свободными умами“, или „правдивыми“, или „кающимися духом“, или „свободными от оков“, или „исполненными великой тоски“,

— всем вам, страдающим, подобно мне, от великого отвращения, — ибо старый Бог умер для вас, а новый не лежит еще спеленатый в колыбели — всем вам близок злой дух мой, демон чар.

Я знаю вас, высшие люди, я знаю и его, этого мучителя, которого люблю против воли своей, — Заратустру; часто напоминает мне он прекрасную маску святого,

— новый причудливый маскарад, которым развлекается злой дух мой, демон уныния: часто кажется мне, что я люблю Заратустру ради злого духа моего.

Но уже овладевает он мной и подчиняет себе, этот дух тоски, демон вечерних сумерек; и поистине жаждет он: