Так говорил Заратустра

Но то, что расположен я к мудрости, и часто даже слишком расположен, — все это оттого, что очень уж напоминает она мне Жизнь!

Глаза Жизни у нее, ее усмешка и даже ее золотая удочка; что я могу сделать, если так похожи они?

И когда Жизнь спросила однажды: „Кто она, мудрость твоя?“ — я с жаром ответил: „О! Мудрость!

Жаждут ее и не могут насытиться, проникают взорами сквозь покровы, пытаются поймать в тенета.

Красива ли она? Почем я знаю! Но и для самых бывалых карпов она служит приманкой.

Изменчива и упряма она; не раз видел я, как кусала она себе губы и гребнем нарочно спутывала волосы.

Быть может, зла она и лжива, и во всем — женщина; но и когда злословит она о себе, даже тогда кажется самой обольстительной“.

Когда сказал я это Жизни, та зло рассмеялась и закрыла глаза. „О ком говоришь ты? Не обо мне ли?

Даже если ты прав, — разве говорят такое прямо в лицо! Но поведай мне теперь о мудрости своей!“

Ах, ты снова открыла глаза, о возлюбленная жизнь! И вновь кажется мне, что погружаюсь я в неизмеримую глубь».

Так пел Заратустра. Но когда танец закончился и девушки разошлись, опечалился он.

«Солнце давно уже село, — сказал он, наконец, — на луг пала роса, от лесов веет прохладой. Что-то неведомое окружило меня и задумчиво смотрит. Как! Ты еще жив, Заратустра?

Почему? Зачем? Для чего? Где и как? Не безумие ли — еще жить?

О друзья мои, это вечер вопрошает во мне. Простите мне печаль мою!

Настал вечер: простите мне, что настал он!»

Так говорил Заратустра.

Надгробная песнь

«Там остров могил молчаливый; там могилы юности моей. Туда отнесу я вечнозеленый венок жизни».

Так помышляя в сердце своем, плыл я по морю.

О вы, образы и видения юности моей! О вы, взоры любви, вы, божественные мгновения! Как скоро умерли вы! Я поминаю вас сегодня, как поминают умерших.

От могил ваших, возлюбленные покойники мои, доносится до меня сладкое благоухание, слезами облегчающее сердце мое. Поистине, аромат этот волнует душу и несет облегчение одинокому пловцу.

Я все еще богаче всех и до сих пор возбуждаю сильную зависть — я, одинокий! Ибо вы были со мною, а я и поныне с вами: скажите, кому падали с дерева такие румяные яблоки, как мне?

Я все еще наследник ваш, я — земля, цветущая в память о вас яркими дикорастущими добродетелями, о возлюбленные!

Мы были созданы друг для друга, милые далекие чудеса; и не как боязливые птицы, приближались вы ко мне и к желаниям моим, нет, но как доверчивые к верному!

Да, подобно мне, были вы созданы для верности и нежных вечностей; должен ли я называть вас теперь именами неверности вашей, вы, божественные взоры и мгновения? Пока еще не знаю я других имен.

Поистине, слишком скоро умерли вы, беглецы. Но не вы убежали от меня, и не я от вас: неповинны мы друг перед другом в неверности нашей.

Чтобы убить меня, душили вас, певчие птицы надежд моих! Да, в вас, возлюбленные, всегда пускала злоба стрелы свои, — чтобы поразить меня в самое сердце!

И они попали в цель! Ибо всегда были вы ближе всего сердцу моему; вы были всем, чем владел я и что владело мною, — потому и должны были вы умереть столь молодыми!

В самое уязвимое из достояний моих пустили стрелу: в вас, чья кожа, словно нежный пух, или, скорее, — улыбка, умирающая от одного только взгляда!

Но так скажу я врагам своим: «что человекоубийство по сравнению с тем, что сделали мне вы!

Большее зло совершили вы, чем убийство; невозвратимое отняли у меня — так говорю я вам, враги мои!

Образы юности и любимые мной чудеса отняли у меня, отняли блаженных духом, товарищей игр моих! Памяти их возлагаю я этот венок и произношу вам проклятие!

Это проклятие — вам, враги мои! Ибо короткой вы сделали вечность мою, — так в холоде ночи мгновенно угасает звук! Мгновением была моя вечность, мимолетным взглядом божественного ока!»

Когда-то, в блаженный час, провозгласила чистота моя: «Да будет для меня божественным все живое».

Тогда подступили ко мне вы со своими грязными химерами; куда умчался тот блаженный час?

«Все дни да будут священны для меня», — так говорила некогда мудрая юность моя; поистине, то была речь веселой мудрости!

Но тогда вы похитили у меня мои ночи и продали их за муки бессонницы: куда исчезла та веселая мудрость?

Некогда в образах птиц искал я счастливых примет: тогда вы пустили сову — зловещее чудовище — на путь мой. О, где вы теперь, мои нежные искания?

Некогда дал я обет отрешиться от всякого отвращения: тогда обратили вы близких и ближних моих в гнойные язвы. Ах, что сталось тогда с моим благородным обетом?

Как слепец, ходил я некогда блаженными путями: тогда набросали вы грязи на дорогу слепца. И теперь отвратительны стали ему былые тропинки.

И когда я совершил наитруднейшее для себя и праздновал победу преодолений своих, вы заставили кричать любящих меня, что я причинил им величайшую боль.

Поистине, всегда вы поступали так: вы отравили сладчайший мед мой и сгубили труд моих лучших пчел.

Самых наглых нищих посылали вы навстречу милосердию моему; толпы неизлечимо бесстыдных теснились всегда вокруг сострадания моего. Так ранили вы добродетели мои в самой вере их.