Так говорил... Лем

— И тоже, наверное, огромные тиражи?

— Конечно. Пан Станислав, может, популярность Гарри Поттера как раз и есть сигнал для какого-то поворота, сигнал опасности?

— Простите, но пока колдовство существует лишь в таких книжках. Это называется эскапизм.

— Но с чего-то он появляется! Последние тридцать лет ведь не было эскапизма, техногенная цивилизация молодежи нравилась, нравились новые, все более мощные компьютеры, нравилось, что летают на Луну, — а сейчас вдруг захотелось уйти.

— Потому что давление техносферы, всей этой продукции — очень велико.

— Так, может, Гарри Поттер — это просто очень важный сигнал?

— Да, это только сигнал того, что детям не очень нравится наш мир. И они хотят другого. С волшебниками. Но, к сожалению, это не очень реально.

— Пан Станислав, еще вопрос: при советской власти, что у нас, что у вас, было такое сильное давление на интеллект, на дух — и при этом появлялись удивительные книжки. У Стругацких, у вас, у Войновича, у Распутина… Вот здесь, в Польше — «Пепел и алмаз» Анджеевского-Вайды… Сейчас, лет уже десять, как никакого давления нет. И ничего не появляется интересного…

— Да, я бы даже сказал, что мы ожидали необыкновенных происшествий в литературе, а их — нет.

— И что это значит? Один мой приятель сказал как-то, что чем страшнее тюрьмы, тем интереснее получаются потом из них музеи.

— Ну не совсем, знаете… Польский писатель в эмиграции, Домбрович, писал, что искусству писателя довольно хорошо, когда существует некоторый нажим. Но не слишком большой. Потому что если расстреливают за художественные произведения… В каждом номере «Природы» есть рассказы о таких русских, как… Сикорский — это вертолеты; Кистяковский — это телевидение… я уже не помню… Добржанский — он был одним из первых, кто занимался генетикой и тоже удрал в Соединенные Штаты. Такое, я бы сказал, кровотечение умственных лучших сил. Это очень нездорово. А когда кто-нибудь оставался, как, например, первоклассный ум — Андрей Сахаров, — так он внезапно стал врагом советской власти.

— То есть вы полагаете, что несвобода все же не стоит того, чтобы появлялись «суммы технологий»?..

— Это вопрос двоякий: для кого, знаете ли. Ведь большинство поляков не очень довольны тем, что появились супермаркеты, что появилось много чего, — потому что нет денег, безработица, то да се… А кроме того, не существует никакой ведущей идеологии и вообще — ничего.

— А она нужна?

— Я боюсь, что большинству людей — да.

— А вам?

— Мне — не нужна.

— То есть большинство людей, как детей, надо водить за ручку?

— Я не буду скрывать, что в моих глазах католическая церковь очень похожа на коммунистическую партию. Антидемократическая структура, никакой демократии в католической церкви нет. Ну и так далее…

— Понимаю. Меня очень раздражает православная церковь…

— Нет. В России православие не имеет такого влияния, это очевидно. И мы пока не знаем, к чему стремится Путин и вся эта верхушка.