Так говорил Каганович

– Отдавать – нет, – соглашается Каганович. – На концессии можно идти. Чего ж не идти? Если контролировать, держать в руках, и чтоб законы наши, власть наша. Когда Ункварт хотел взять в Казахстане, в Усть-Каменогорске концессию на свои же старые предприятия медные, свинцовые, он требовал, чтобы ему дали право там управлять, чтоб его люди были свободны там от наших законов: «Я был хозяином на этой территории, у меня была своя полиция!»

В Якутии, на Лене тоже была концессия, Лена-Голдфилд. Требовали, чтоб мы им дали права там, чтоб они были хозяевами, имели свою юрисдикцию. Не дали. Мы с серьезным нажимом, как полагается, организовали собственную цветную металлургию, и этот Усть-Каменогорск расцвел…

Ну, не вышла концессия, ну что поделаешь? Было.

– Как вам нравится венок на могилу японских военнопленных?

– Много комплиментарщины.

– Надо посоветовать Горбачеву: когда вы будете в Западной Германии, Михаил Сергеевич, не забудьте положить венок на могилу эсэсовцев – для укрепления дружбы.

– А между прочим, я вам скажу: мне говорили, будто в вашей книжке есть послесловие антиленинское. Ленин там сравнивается с Гитлером.

– Я вам подарю эту книжку. Там перед послесловием есть такая сноска, на которой я настоял: «Издательство, публикуя это послесловие, считает нужным проинформировать читателей, что Ф. И. Чуев не разделяет позицию и положения послесловия».

– Это мало. Вы не должны были пропустить. Это значит, что само издательство такое.

– Покажите мне пальцем сейчас большевистское издательство!

– Хуже меньшевистского.

– Я тут честно написал, как он говорил, ничего не приукрашивал, ничего не искажал в книге «Сто сорок бесед…» Вот перед послесловием сноска, что я его не разделяю.

– По простому говоря, автор считает, что автор послесловия сволочь, написал чушь собачью, – говорит Каганович, – А я хотел с вами посоветоваться по-деловому. Я хотел с вами такой совет держать, поскольку я вам доверяю.

Каганович говорит, что у него написано от руки тысяч десять страниц мемуаров. Он хочет, чтобы я был редактором. Нужен ксерокс, машинистка, издательство… Выпускать рукопись из дома он не хочет. Нужен помощник.

– Что вы могли бы посоветовать?

– Я бы посмотрел это дело. И можно попробовать.

– Согласен взять у меня Госполитиздат, но одну книгу. А я бы хотел двухтомник.

МЕМУАРЫ

Каганович с помощью дочери достал огромную папку, где ленточками перевязаны пачки школьных тетрадок в черных картонных обложках. Я начал листать, читая. О деревне Кабаны, о жизни в Киеве, о тяжелом положении рабочих. «За труд платили лошади больше, чем рабочему». О дисциплине сказано: «Хотя партия и не армия…»

– Садитесь прямо в кресло, – говорит мне Каганович.

Я сел у окна. Листаю странички, исписанные фиолетовыми чернилами. Каганович на костылях вышел, вошел… Записки рабочего, большевика, коммуниста…

– Очень большая работа, – говорю я.

Идем ужинать в холл, если можно так назвать небольшое помещение, продолжающее коридор между первой и второй раздельными комнатами и кухней. Здесь стеллаж с книгами.

– Сталин был в армии или нет? – спрашиваю я. – Успенский вчера говорил, что его призвали в армию.

– У него же рука была, так сказать, не совсем, – говорит Мая Лазаревна.

– Наверно, недолго. В Ачинске, – говорит Каганович. – А где это Успенский догладывал?

– Вчера была встреча с читателями в Доме военной книги на Садовом кольце.

– Вы мне обещали, между прочим, насчет Волкогонова. А он был на войне, Волкогонов?

– Не знаю. Я нашел номер газеты, записал. Хочу сделать ксерокс.

– Вы лучше прочтите и потом расскажете мне. Мне нужно знать. А вы читали его книгу?

– Всю не прочитал. Я ее пролистал. Он к Сталину плохо относится.

– Начало очень плохое.

– Не признает Сталина полководцем, – говорю я.

– Волкогонов не понимает одного: Сталин – явление мирового порядка, политик мирового масштаба, руководитель единого хозяйства страны. Сталин и военный руководитель, такой тип полководца, которого мир не знал, не только по его способностям, но и по всему его масштабу.

Вот возьмите вы наше отступление в начале войны. В нем, сначала вынужденном, а потом уже маневренном, был заложен элемент наступления большого. Это рискованно говорить, потому что могут сказать: что же, вы сознательно отступали? Нет, неверно. Сначала вынужденное, а потом уже маневренное. И на этом Гитлер проиграл, погорел. А мы выиграли. Не всегда отступление является проигрышем. Не всегда. Я так думаю.

– Но могут возразить, что армию вначале погубили.

– Я потому и говорю, сначала было вынужденное отступление. А потом вынужденное переходит в сознательное. Такова диалектика. В этом тоже что-то есть, на этом можно поймать противника. А у Кутузова не было сознательного отступления? История его оправдала!

ПЕРВОАПРЕЛЬСКАЯ ШУТКА

Я подарил Кагановичу «Сто сорок бесед с Молотовым».

Написал на книге: «Бойцу ленинско-сталинской эпохи на память о его друге и соратнике по борьбе за построение первого в мире социалистического государства».