Так держать!

Беру у него бумажный квадратик – фотографию. Хочется сунуть ее в карман и взглянуть позже, но любопытство берет верх, и я смотрю на нее.

На снимке изображен я.

Должно быть, в яслях. В Уотфорде раньше была детская комната для сотрудников и дневная школа, там и нанесли удар вампиры.

На этой фотографии я совсем малыш. Трех или четырех лет, в серой хлопчатобумажной одежде, легких шортиках и в белых кожаных ботиночках. Но больше всего меня удивляет цвет моей кожи: она красновато-золотистая на фоне белой рубашки с воротничком и белых носков. Я улыбаюсь в объектив камеры, а кто-то держит меня за руку…

Узнаю мамино обручальное кольцо. Ее крепкую жилистую руку.

И тут я и правда вспоминаю мамину ладонь. Которую она клала мне на ногу, чтобы утихомирить меня. Как взмахивала в воздухе волшебной палочкой.

Как тянулась в ящик стола за конфетой, которую потом бросала в рот.

– У тебя шершавые руки, – говорил я, когда она гладила меня по щеке.

– Это руки мастера огня, – отвечала она. – Метателя пламени.

Мамины ладони царапали мои щеки. Заводили волосы мне за уши.

Взмывали в воздух, насылая пламя на детскую, пока монстры с белой как мел кожей вонзали зубы в мое горло.

– Баз… – начинает Сноу и протягивает мне книгу; я беру ее. – Мне нужно кое-что тебе сказать.

– Что?

С каких это пор нам с Саймоном есть что сказать друг другу?

– Мне нужно поговорить с тобой.

Я вздергиваю подбородок:

– Говори.

– Не здесь. – Он убирает клинок. – Нам нельзя здесь находиться, и… то, что я скажу, очень личное.

На мгновение, на крошечную долю секунды, мне кажется, что он скажет: «Вся правда в том, что я очень неравнодушен к тебе». А я плюю ему в лицо. Но потом слизываю слюну с его щеки и целую.

Потому что я неуравновешенный тип. Спросите кого угодно.

Заклинанием «Загадай желание!» я убираю пламя с ладони, прячу фотографию в книгу и зажимаю ее под мышкой.

– Нам повезло, – говорю я, – у нас есть личные апартаменты наверху башни. Подойдет для личного разговора?

Сноу смущенно кивает и машет мне рукой:

– Идем.

И мы идем.

Глава 39

Саймон

Я только что застал врага с поличным: он прокрался в кабинет Мага. За это его могут исключить. Наконец.

Но вместо этого я отдал ему вещь, которую он пришел стащить, а потом спросил, не уделит ли он мне время наедине. И все из-за его детской фотографии.

Но на том снимке у База было такое выражение лица… Он светился от счастья, а его щеки были налиты румянцем, как красные яблоки.

А как он переменился, когда увидел фотографию. Будто кто-то подул в горн – и все защитные стены внутри его рухнули.

Мы идем в нашу комнату, ощущение очень неловкое: мы не привыкли ходить вместе, хотя обычно движемся в одном направлении. На лестнице соблюдаем дистанцию, а пересекая двор, отдаляемся друг от друга еще сильнее. Меня так и подмывает снова достать меч.

Когда мы добираемся до нашей комнаты, к Базу возвращается дурное настроение. Он хлопает дверью, кладет книгу на кровать и скрещивает руки.

– Ладно, Сноу. Мы здесь одни. Если хотел сказать что-то, говори.

Я тоже скрещиваю руки.

– Так, – произношу я, – просто… сядь, хорошо?

– Зачем мне садиться?

– Потому что мне не по себе.

– Хорошо, – говорит он. – Ты должен радоваться, что у тебя еще кровь не идет.

– Ради всего святого! – Я ругаюсь, как нормал, только когда нахожусь на грани. – Ты можешь успокоиться? Это важно.

Баз раздраженно мотает головой, но тем не менее садится на край кровати и хмуро смотрит на меня. У него «выпадающие» глаза, как у некоторых собак: даже когда они широко открыты, то словно выглядывают из-под век. А уголки губ обычно опущены. Его лицо создано для того, чтобы строить недовольные гримасы.

Иду к своему школьному портфелю и достаю блокнот. Там я записал все, что запомнил после визита мамы База: собирался поделиться этим с Магом.

Сажусь на кровать, лицом к Базу, и он нехотя передвигается, устраиваясь напротив меня.

– Ладно, – говорю я, – слушай внимательно. Если честно, я не хочу рассказывать тебе… Даже не знаю, правильно ли поступаю. Но это касается твоей мамы, и вряд ли стоит утаивать такое от тебя.

– Что с моей матерью? – Он разжимает кулаки и наклоняется вперед, чтобы схватить блокнот, но я убираю его подальше.

– Я все тебе расскажу, хорошо? Просто слушай.

Он щурится. Я краснею, как дурак.

– Когда тебя не было… точнее, тебя не было, когда поднялась Завеса.

Он тут же все понимает. Его ноздри раздуваются, а глаза становятся шальными: он чертовски умен, разве я в силах одержать над ним победу?

– Моя мать…

– Она искала тебя. Постоянно приходила. Сюда. Где же ты был, что она не смогла тебя найти?

– Моя мать явилась из-за Завесы?

– Да. Она сказала, что ее тянуло сюда, в нашу комнату, что ты принадлежишь этому месту. И она очень разозлилась, когда тебя тут не оказалось. Хотела знать, не причинил ли я тебе вреда.

– Она разговаривала с тобой?

– Ага. В смысле, да. – Я провожу ладонью по волосам. – Она искала тебя и напугала меня до смерти, спрашивая, не навредил ли я тебе. А потом сказала, что Завеса опускается… – Я смотрю в блокнот.