Так держать!

И все же… за лето она изменилась. Теперь она больше похожа на женщину в одежде маленькой девочки.

– У Мики все хорошо, – наконец отвечает она, заводя свои темные волосы за уши. – Так много времени вместе мы еще не проводили.

– Значит, дрожь в коленках уже прошла?

– Нет, – смеется Пенни. – Все было… по-настоящему. Впервые.

Я не знаю, что сказать, поэтому слабо улыбаюсь.

– Эй, закрой рот! – говорит она; я так и делаю. – Что насчет тебя? – Пенни ждала с расспросами до последнего, но, видимо, больше не в силах сдерживаться. Оглянувшись по сторонам, она подается вперед. – Расскажешь, что произошло?

– А когда что-то произошло?

– Летом.

– Ничего не произошло, – пожимаю я плечами.

Она со вздохом откидывается назад:

– Саймон, я не виновата, что уехала в Америку. Я пыталась остаться.

– Да нет же, – отвечаю я. – Мне и правда нечего рассказывать. Ты уехала. Все остальные уехали. Я вернулся в приют. На этот раз в Ливерпуль.

– Хочешь сказать, Маг просто… отослал тебя подальше? После всего случившегося?

Пенелопа выглядит растерянной. И неудивительно. Я только вырвался из плена похитителя, а Маг сразу же отправил меня собирать вещи.

Я считал, что, стоит нам с Пенни рассказать Магу про случившееся, он немедленно бросится по следу Тоскливиуса.

Мы знали, где находится этот монстр, и наконец-то выяснили, как он выглядит!

Тоскливиус нападает на Уотфорд с тех самых пор, как я здесь появился. Посылает сюда темных существ. Скрывается от нас. Оставляет шлейф мертвых зон в магической атмосфере. И вот у нас появилась зацепка!

Мне хотелось найти его. И наказать. Раз и навсегда покончить с этой кутерьмой, сражаясь на стороне Мага.

Пенелопа кашляет. Наверное, я не только чувствую себя потерянным, но и выгляжу таковым.

– Ты говорил с Агатой?

– С Агатой?

Я кладу масло на очередную лепешку. Они уже остыли, и масло больше не тает. Пенни поднимает правую руку, в луче света сверкает огромный фиолетовый камень ее кольца.

– «Некоторые любят погорячее!»[4]

Пенелопа впустую расходует магию. Она постоянно делает это для меня. Масло плавится на дымящейся лепешке, и я перебрасываю ее с ладони на ладонь.

– Ты же знаешь, Агате не разрешено разговаривать со мной на летних каникулах.

– Я думала, может, на этот раз она найдет способ. Предпримет особые меры… попытается объясниться.

Не справившись со слишком горячей лепешкой, я бросаю ее на тарелку:

– Она бы не ослушалась Мага. Или родителей.

Пенни неотрывно смотрит на меня. Она тоже дружит с Агатой, но относится к ней строже, чем я. Мое дело не судить Агату, а быть ее парнем.

Пенни вздыхает и отворачивается, пиная стул:

– Значит, так? Ничего? Никакого прогресса? Просто еще одно лето? И что нам теперь делать?

Это в моих привычках все пинать: летом я пинал стены, а еще тех, кто косо смотрел на меня.

– Наверное, вернуться к учебе, – пожимаю я плечами.

Пенелопа не хочет возвращаться к себе в комнату. Говорит, что девушка Трикси тоже приехала пораньше, а эти две не знают никаких личных границ.

– Я тебе рассказывала, что летом Трикси проколола уши? Теперь с ее заостренных кончиков свисают огромные шумные колокольчики.

Иногда мне кажется, что жесткая критика Пенни в адрес Трикси граничит с видовым шовинизмом. Озвучиваю это подруге.

– Легко тебе говорить, – отвечает она, вновь вытянувшись на постели База. – Ты же не живешь с пикси.

– Зато я живу с вампиром! – возмущенно говорю я.

– Это не подтверждено.

– Хочешь сказать, что не считаешь База вампиром?

– Я знаю, что он вампир. Но все же это не подтверждено. Мы сами не видели, чтобы он пил кровь.

Я сижу на оконном карнизе, слегка подавшись вперед и нависнув над крепостным рвом, а рукой держусь за щеколду распахнутого настежь окна.

– Мы видели его с головы до ног в крови, – презрительно усмехаюсь я. – В Катакомбах мы нашли груды обескровленных крыс с отметинами от клыков… Я же говорил тебе, что, когда ему снятся кошмары, у него раздуваются щеки? Будто во рту появляются лишние зубы.

– Все улики косвенные. До сих пор не понимаю, зачем ты подкрадываешься к вампиру, которому снятся ужасы.

– Я с ним живу! Мне нужно всегда быть начеку.

Она закатывает глаза:

– В вашей комнате Баз ни за что не причинит тебе вреда.

В этом она права. Такого он сделать не может. Все спальни зачарованы на защиту от предательств – это так называемая Анафема соседа по комнате. Если Баз решит нанести мне физический вред в стенах комнаты, его исключат из школы. Отец Агаты, доктор Веллбилав, рассказывал, что такое случилось во времена его учебы. Какой-то студент ударил своего соседа по комнате, и невидимая сила выбросила его из окна прямо за школьные ворота. Больше они для него не открылись.

В младшем возрасте ты получаешь предупреждение: если попытаешься ударить или обидеть своего соседа на двух первых курсах, твои руки онемеют и похолодеют. Как-то на первом курсе я бросил в База книгу, и моя рука оттаяла только через три дня.

Баз никогда не нарушал Анафему. Даже когда мы были совсем мелкими.

– Кто знает, на что он способен во сне, – говорю я.

– Ты знаешь, – отвечает Пенни, – ты же следишь за ним.