Так далеко, так близко…

Мы обнялись, прижались друг к другу: наконец, отпустив меня, он сбросил пиджак, швырнул его на стул, развязал галстук, пока шел до двери. Он запирал ее одной рукой, другой расстегивал пуговки своей рубашки, а глаза его неотрывно следили за мной до тех пор, пока он не вернулся ко мне.

Я раскрыла ему объятия и он приник ко мне. Расстегнул молнию на моем вечернем платье, и вдруг оно превратилось в груду белого кружева на полу у моих ног. Не говоря ни слова, он повлек меня к кровати, бросил на нее, лег рядом, снова обнял. Его губы нашли мои. Он ласкал все мое тело, его руки двигались по мне так искусно, что привели меня в исступление — я все извивалась в восторге. Когда, спустя мгновенье, он вошел в меня, я вздрогнула, и он остановился, глядя на меня. Я уверила его, что все в порядке, пусть продолжает, и обвила его руками. Мои руки твердо и сильно сомкнулись у него на спине: я поймала его ритм, двигалась вместе с ним, зажигаясь от его страсти и от своего собственного неуемного желания. И так мы взмывали ввысь и вместе достигли вершины страсти. Я вскрикнула, он тоже.

Мы молча лежали рядом. Он дышал с трудом и весь взмок. Я пошла в ванную, взяла полотенце и, вернувшись, обтерла его досуха. Он слабо улыбнулся, привлек меня к себе, охватил мое тело своими длинными ногами и лежал так, отдыхая и ни слова не говоря. Но в нашем молчании не было никакой неловкости, оно было легким и красноречивым.

Я запустила пальцы в его густые черные волосы: мои руки побежали по его плечам и спине. Я целовала его так, как мне хотелось его целовать. Потом мы опять любили друг друга безо всякой сдержанности.

И вот мы, наконец, лежим спокойно, удовлетворенные и немного уставшие. Себастьян посмотрел на меня, приподнявшись на локте. Отбросив прядь волос, он тихо сказал:

— Если бы я знал, что ты девушка, я не стал бы…

Я приложила палец к его губам:

— Не говори так.

Он покачал головой.

— Я и подумать не мог, Виви, чтобы в такой день, в таком возрасте… — слова иссякли, он покачал головой, несколько беспомощно, как мне показалось.

Я сказала:

— Я берегла себя.

Темные брови поднялись над пронзительно синими глазами.

— Для тебя, — объяснила я, самодовольно улыбаясь. — Я берегла себя для тебя, Себастьян. Сколько себя помню, я всегда хотела, чтобы ты ласкал меня.

— Виви! Я никогда не предполагал!

Я прикоснулась к его лицу:

— Я люблю тебя. Себастьян Лок. Я всегда тебя любила. И всегда буду любить… до конца дней своих.

Он нежно поцеловал меня в губы, потом обнял меня, привлек к себе.

* * *

Телефонный звонок оглушил меня.

Я очнулась от своей полудремоты и тут же все вспомнила. Я подняла трубку:

— Алло?

— Это я, — сказал Джек, — я еду к тебе. С газетами.

— О Боже, не говори об этом, — простонала я. — Проклятые заголовки. И некрологи.

— В самую точку, детка.

— Газетчики будут тебя осаждать, — пробурчала я. — Наверное, и вправду, тебе лучше быть здесь. Может быть, ты прихватишь с собой и Люциану, Джек?

— А ее нет, Вив. Она улизнула, спряталась, махнула в Манхэттен.

— Ясно, — сказала я, — ничего удивительного. — Спустив ноги с кровати, я добавила: — Я пойду сварю кофе. Увидимся через полчаса.

— Как бы не так. Через двадцать минут, — ответил он резко и повесил трубку.

4

Совершенно ясно, что Джек пребывает в своем обычном настроении. Я увидела это по его лицу прежде, чем он успел дойти до середины кухни.

— Доброе утро, — сказала я, поставив кофейник на стол. Когда в ответ раздалось невнятное урчание, я резко добавила: — Значит, сегодня мы люди супротивные, да?

Он немедленно отреагировал на это слово и глянул на меня.

— Супротивные? Это что?

— Ты не в первый раз слышишь это слово, так что не притворяйся. Это словечко моей Ба. Она часто называла тебя супротивником, когда ты был еще сопливым мальчишкой в коротких штанишках.

Не обращая внимания на мою резкость, он сказал спокойно:

— Я не понимаю, — и, плюхнувшись на ближайший стул, добавил: — Я не знаю, что это значит.

— Тогда я тебе объясню, — ответила я, облокотившись о стол и глядя ему в лицо. — Это значит: брюзгливый, раздражительный, надутый: это слово йоркширское, мой прадед оттуда. — И помолчав, добавила уже помягче: — Ты ведь не забыл замечательные рассказы Ба о ее отце? Помнишь, как мы хохотали, слушая их?

— Джордж Спенси. Вот как его звали, — сказал Джек, сострив гримасу. — Но сейчас мою жизнь может спасти только глоток горячего кофе. И немедленно, лапочка. — Он схватил кофейник, налил нам кофе и тут же отхлебнул из своей чашки.

— Джек, не нужно начинать день с этого — не зови меня лапочкой. Пожалуйста. У тебя что, похмелье? Ты выпивал?

— Классно. Приложился, что надо. Вчера вечером. Как только вернулся на ферму.

Он время от времени напивался, это было не ново. Меня это тревожило, но я уже не пыталась ни исправить его, ни делать ему выговоров, потому что это совершенно бесполезная трата времени. И на этот раз я воздержалась от замечаний. Я просто села напротив него, чтобы просмотреть газеты.

— Тут что, Джек, все очень плохо?