Так было суждено

— Слушай, они только через минут тридцать прибудут… Может, пойдешь в общежитие? Зачем ты со мной тут стоять будешь? Холодно же, а я не хочу, чтобы ты заболела.

— Да ладно, — деревянным голосом произнесла Юля. У девушки зуб на зуб не попадал, так что слова, а уж тем более словосочетания и фразы давались с большим трудом.

— Что… что ты делаешь?

— Я пытаюсь есть.

— Ты пытаешься есть мороженое? — саркастически хмыкнула Таня. — Тебе же холодно.

— Черт! Упало! Я уронила мой любимый пломбирчик! — заголосила Юля.

— Отлично.

— Что тут отличного?

— А вдруг это судьба? Ты уронила то, чем могла подавиться. Так что радуйся. Да и слава богу, что уронила. Я бы все равно забрала у тебя его.

— Жестокая! — буркнула кареглазая.

— Ну, не сердись. Хочешь, я тебе что-нибудь расскажу? — улыбнулась девушка. — Понимаю, что это не загладит моей вины перед тобой, ведь я же уезжаю. А видеть тебя такой грустной и подавленной я просто не могу. Сердце разрывается.

— Кто грустный? Кто подавленный? — вновь забубнила Юля. — Да я счастливее всех счастливых! Посмотри на меня!

И с этими словами девушка подскочила чуть ли не на метр, забегала вокруг Тани, стала выкрикивать самые разнообразные слова — со стороны это выглядело так, будто кареглазая вызывает демона — и дурачиться, как она это обычно делала, вот только радость была липовая, движения скованные, да и сама Юля выглядела так, словно к ее рукам и ногам привязали ниточки, и теперь за них водят.

Таня, которая больше не могла смотреть на то, как мучает себя Юля, заставляя себя усиленно радоваться и работать в автономном режиме, резко остановила девушку и, притянув к себе, крепко-крепко обняла. Первый раз за последний год у кареглазой на глаза навернулись настоящие слезы. В глазах тотчас же противно и горячо защипало, но, прикусив нижнюю губу, девушка подавила рыдания, так что Таня, обнимавшая девушку, ничего не заметила, а когда Юля вытирала глаза, то подумала, что она это от ветра.

— Спасибо тебе, Друг. С самой-самой большой буквы… — шепотом произнесла кареглазая, чтобы не выдать свои чувства. Девушка не любила плакать на людях.

— Чудо ты… — улыбнулась Таня и, потрепав подругу по взлохмаченным ветром волосам, добавила, посмотрев в сторону: — Могу я спросить?

— Да. Ты — что угодно.

— Тебе ведь… нравится Марина, да? — как зеленоглазая ни старалась, а интонация все равно подкачала.

Однако Юля обратила больше внимания непосредственно на сам вопрос, нежели на интонацию и голос девушки. Понятное дело, что были люди, которые догадывались о чувствах Юли, но никому прямо кареглазая это не говорила. И вот настал тот день, когда правда должна была выплыть наружу. И не потому, что так было нужно, а потому, что уж кто-кто, а Таня имела право знать об этом — не из-за того, что стала Юле лучшей подругой, хотя и это сыграло свою роль, а из-за того, что зеленоглазая рассказала потом девушке.

— Да, — тихо, но уверенно ответила Юля.

— Помнишь, я говорила тебе, что я на самом-то деле ужасная подруга? Помнишь? — что-то тягуче-больное было в этом последнем вопросе. Кареглазая кивнула.

— Я должна тебе признаться…

— Хуже, чем есть, уже не будет, — усмехнулась Юля. — Да и неважно, что ты скажешь. Все равно останешься мне подругой. Иначе что я за друг, если не умею прощать?