Так было…

Странно — чем дальше отодвигались события, тем чаще Кет вспоминала Роберта Крошоу. Она представляла его таким, каким он был в ту ночь, когда они бродили по безлюдным, притихшим улицам Ист-Энда и Кет доверчиво шагала рядом, закрывши глаза. Обычно с этого начинались воспоминания. Тогда уже шла война, бомбили Лондон, и Роберт приезжал в отпуск на рождество. Роберт ходил в бушлате и бескозырке, надвинутой на упрямый, выпуклый лоб. Они стояли застывшие, будто статуи, у подъезда их дома, снег падал на плечи Роберта, а лицо его казалось мертвенно-бледным в тусклой синеве уличных фонарей. Кет никак не могла избавиться от этого воспоминания, и ее охватывало щемящее суеверное чувство. Для нее Роберт умер. Нет, наоборот, она умерла для Боба. Кет хотелось думать, что Роберт по-прежнему ее любит, ищет, ждет, но ее больше не существует, она давно умерла. Теперь она может рассчитывать только на его воспоминания. Может быть, он полюбил другую девушку, которая лучше, чище ее… Ну что ж, Кет не имеет права ни ревновать, ни надеяться — она умерла, и все для нее должно быть безразлично…

Но Кет жила, она даже стала не такой уж безразличной к жизни, как раньше. Иногда ей даже казалось, что она совсем та же, прежняя Кет Грей, такая же, как была в Лондоне до той ужасной истории; что не было ни Испанца, ни погибшего майора Колмена, ни молоденького адъютанта, который так старался показать себя более развращенным, чем был на самом деле. Будто бы ничего этого не было, ничего. Не было и командира дивизии Беркли. Тот упорно и долго добивался расположения Кет. На связь с ним Кет пошла нехотя — в очередном приступе охватившего ее безразличия.

Но апатия Кет не могла продолжаться долго. Она сменялась терзаниями, грустной болью воспоминаний, жалостью к Роберту, стремлением как-то рассеяться. Тогда все начиналось сначала…

Для Кет Грей война стала профессией, нудной и каждодневной службой. Она сравнивала свою работу с изнуряющим африканским зноем, от которого нельзя избавиться ни днем, ни ночью. И все же Кет предпочитала такую жизнь тоскливому прозябанию в Лондоне, откуда она так поспешно бежала. Да, бежала. Как же иначе можно назвать ее поспешный отъезд после той ужасной истории, когда ей показалось, будто под ногами разверзлась пропасть и она упала на дно в смрадную и холодную слякоть… Теперь, когда события отдалились, они не казались Кет такими уж безнадежно-страшными. Кет могла спокойно думать о них без внутреннего содрогания. Конечно, бежала Кет не от Испанца, к которому продолжала питать отвращение, тем более не от страха перед бомбежками или угрозой голодного существования. Совсем нет, она исчезла тогда из Лондона еще и потому, что боялась встретиться с Робертом. Это было бы так ужасно — увидеть его глаза…

С тех пор как закончилась битва в пустыне и германо-итальянские войска были сброшены в море, Северная Африка превратилась в глубокий тыловой район. В Каире ничто не напоминало больше о войне, разве только кладбище, раскинувшееся на много акров, с рядами однообразных крестов. Сюда Кет иногда приходила на могилу Реда Колмена. Плиту с древними египетскими письменами, ту, что взяли из развалин храма, давно убрали, она нарушала унификацию кладбища, и в изголовье могилы майора Колмена стоял серый бетонный крест, такой же, как на сотнях других могил.

Потом Кет перебралась в Александрию. Работала в шифровальном отделе. Ее перевели в отдел вскоре после того, как она вернулась из Каира, с конференции. Там ей, кстати, довелось увидеть всех — Рузвельта, Черчилля, Чан Кай-ши и даже его супругу с постоянно бегающими глазами, одетую по-европейски, но как-то на восточный манер. При этом Кет не преминула подметить, как именно была одета могущественная китаянка.

Поглощенная мыслями о Роберте, Кет довольно благосклонно встретила Маленького Бена. Она даже сожалела, что не удалось увидеть его еще раз. Бен куда-то исчез. Кет рассчитывала узнать через него что-нибудь о Роберте Крошоу. Вероятно, Бен встречается и с Джимми Пейджем, а Джимми всегда все знает. Вот уж кого не хотела бы видеть Кет! Этот прохвост в сто раз хуже Испанца!

Целыми днями Кет печатала расшифрованные депеши или, наоборот, готовила телеграммы для зашифровки. Но теперь работы было несравнимо меньше, не то что во время войны и пустыне. Оставалось много свободного времени, и приходилось думать, куда его деть.

Кет жила на окраине города в домике, принадлежавшем интернированному или бежавшему немцу. Домик был построен с претензией на восточную роскошь — с внутренним двориком, мощенным каменными плитами, с прохладными галереями и плоской крышей, обнесенной лепной балюстрадой. Посредине дворика бил маленький фонтанчик, изображавший замысловатую бронзовую группу танцующих девушек. Но больше всего Кет привлекала в этом доме ванная комната с голубым бассейном, прекрасным душем, в струях которого всегда можно было спастись от духоты.