Ещё через минуту нашёлся вор. Им оказался сам владелец дачи. Викентий Павлович всю ночь играл в преферанс с Жорой и его дружками, к четырём часам утра у них кончилась закуска. Викеша сказал: «Щас, мужики, я схожу пошурую», — пробрался ощупью к себе на веранду и реквизировал подвернувшиеся огурцы.
Разбуженный воплями супруги (он отсыпался в маленькой комнатке на втором этаже), Викеша вышел на балкон и недовольно осведомился: «Что за шум, а драки нет?» Узнав же, из-за какой малости разгорелся сыр-бор, поспешил успокоить жену: дескать, не будоражь окрестности, никому чужому твои драгоценные огурцы не достались, дело было так-то и так-то — всё в порядке, пьяных не наблюдается.
После чего, успев прихватить только шахматную доску, Викеша вынужден был искать убежища у соседей.
Мы приютили Викешу. И даже посочувствовали ему. У нас не было семенных огурцов, и мы не могли понять, а тем более разделить горе Ирины Сигизмундовны. У нас вообще ничего не было. Странные плоды принесла наша агрономическая практика. Вернее — странное бесплодие. Всё лето на участке бузовала зелень, как сумасшедшие лезли вверх ветви и стебли, лопушилась листва, а когда пришло время «считать цыплят», оказалось, что заросли наши пусты. Они дали ровно столько, чтобы прокормить нас здесь, на даче, но освободили от хлопот по солению, маринованию, консервированию впрок.
Поначалу женщины завистливо поглядывали на тучные огороды соседей, а потом сели в кружок и дружненько себя уговорили. Клубникой лакомились? Лакомились. Редиску, салаты, петрушку, морковку ели? Ели. Окрошка всё лето не переводилась? Не переводилась. Ну, и что ещё надо?., На зиму не заготовили? Да провались оно — таскать отсюда! В городе базар рядом, а если на дачу потребуется чего прикупить — так вон деревня, а вот велосипед.
А на деревню Верхние Пискуны, в том числе и на популярную улицу имени Дарвина, и правда, обрушилось нынче изобилие. Ударил невиданный урожай картошки, Дарвинцы прямо в открытых мешках выставляют её за ворота — в надежде, что какой-нибудь дачник соблазнится, купит. Но дачники равнодушно проходят мимо; у них свою некуда девать. Это весной они, привстав на цыпочки, заглядывали через заборы и клянчили униженно:
— Хозяин, продай ведро картошечки.
На что хозяин, успевший уже продать одно ведро и захмелиться на выручку, отвечал:
— Надо, дак лезь в подполье — нагребай. А мне туда спускаться до такой лысины...
Вчера мы с тестем облагодетельствовали одну тётку — попросили насыпать в рюкзак два ведра. Тётка, насыпая нам картошку, удивлённо жаловалась:
— Вон какая выдурила! Как пошла, как пошла... И ведь скажи ты, не пололи, не окучивали. Прямо и не знаю, куда девать.
— Не переживайте, — утешили мы её. — Весна придёт — всю разберут.
— Дак ведь дорога ложка к обеду.
— А-а. Это которая сухая рот дерёт? — догадались мы.
— Но! — радостно хохотнула тётка.
Подошёл тёткин сосед, почерневший, изнервничавшийся от долгого воздержания мужичок. Не подошёл, а подскочил, дёргаясь и злобно скалясь. В каждой руке он держал по крупной розовой картофелине. Он так сжимал их, словно хотел раздавить в песок, в крахмал.
— Сентифоль! — визгливо закричал мужик. — Гляди какая! Сентифоль-то!,.. Это что жа, пропадать ей? В крестину, в поперечину!
Жалко было мужика. Только что на его глазах счастливая соседка упрятала в карман денег на две «красненьких» и теперь поспешно завязывала мешки. И всего-то четыре шага не дошли мы до его сентифоли.
Мужик ударил себя картофелинами по голове и, горестно качаясь, пошёл к своим мешкам.
Трудные дни переживала улица имени Дарвина: был трвар, но не было денег.
...Викеша просидел у нас почти до обеда. Временами он выглядывал наружу, пытаясь по каким-то незримым приметам определить моральный дух гарнизона крепости, которую ему предстояло взять обратно.
Крепость угрюмо молчала.
В полдень явилось подкрепление.
Громко дудя в горны и стуча в барабаны, пришёл отряд пионеров и потребовал у растерянной Ирины Сигизмундовны выдачи Викеши.
Юные следопыты принесли чудное известие, тотчас же облетевшее наш мирный кооператив. Оказывается, всё лето пионеры школы N168 Заюлинского района шли по следам своего прославленного земляка, старшины второй статьи Викентия Павловича Смолярчука, геройски павшего под городом Таманью и похороненного в братской могиле. А ничего не подозревавший Викеша был, между тем, жив. Безобразно, преступно жив — настолько, что пил по ночам водку и закусывал семенными огурцами...
Пашка.
Продал свою дачу Пашка. Продал втихаря — мы узнали об этом случайно. Шли с женой мимо Пашкиной ограды, услышали лёгкий шорох, оглянулись и вздрогнули. Из зарослей малины глядела крючконосая старуха с распущенными седыми волосами.
— Ребятки, — сказала старуха низким голосом, — банку мне не откроете? — она протянула нам консервы «Завтрак туриста».
— Колупала, колупала — замучилась. Хоть зубами грызи. Да и зубов-то уж нет...
— Что же, вы это и едите? — заволновалась жена. — Вы бы сварили себе чего.