Тайпи

Царственный Мехеви шел рядом с этими героями. В одной руке он нес мушкет, к которому был подвешен небольшой холщовый мешочек с порохом, а в другой — короткий дротик, который он держал перед собою и торжествующе рассматривал. Он вырвал этот дротик у знаменитого гаппарского бойца, бесславно бежавшего и настигнутого своим противником на вершине горы.

На незначительном расстоянии от дома воин с раненой головой, споткнувшись раза два или три, беспомощно упал на землю; другой успел подхватить конец его шеста и положить себе на плечо.

Возбужденная толпа островитян, окружавшая особу короля и мертвые тела врагов, приближалась к тому месту, где я стоял, размахивала оружием и издавала крики торжества. Когда толпа подошла к дому Тай, я хотел внимательно приглядеться к шествию; но едва оно остановилось, как мой слуга, за минуту до этого покинувший меня, тронул за руку и предложил мне вернуться домой. Я отказался, но, к моему удивлению, Кори-Кори повторил свою просьбу — и с необычной настойчивостью. Я все же отказался и хотел уйти от него, как вдруг почувствовал на своем плече чью-то тяжелую руку; обернувшись, я увидел огромное лицо Моу-Моу, одноглазого вождя, отставшего от толпы и поднявшегося сзади на терраску, где я стоял. Его щека была проткнута копьем, и эта рана придавала еще более страшное выражение его безобразному татуированному лицу, уже изуродованному потерей глаза. Воин, не произнося ни слова, властно указал по направлению к нашему дому, а Кори-Кори подставил мне спину, чтобы я мог на нее влезть.

Я отклонил его предложение, но согласился удалиться, и медленно пошел по площадке, удивляясь такому необычному обращению со мною. Подумав немного, я решил, что островитяне готовились справлять какой-нибудь ужасный обряд, при котором мое присутствие казалось им лишним. Я спустился с террасы и при поддержке Кори-Кори, не выражавшего в этот раз обычного сочувствия моей хромоте, но лишь спешившего меня увести, тронулся в путь. Проходя через толпу, которая к этому времени плотно обступила Тай, я со страхом и любопытством взглянул на три тюка, положенные теперь уже на землю. И хоть я не сомневался в их содержимом, все же толстая обертка помешала мне различить в них контуры человеческого тела.

На следующее утро, вскоре после восхода солнца, меня разбудили те же громовые звуки, которые я слышал на второй день празднества. Это убедило меня в том, что туземцы готовятся справлять другое, и как я был уверен, ужасное торжество.

Все обитатели дома, за исключением Кори-Кори и его стариков, надев нарядные платья, отправились по направлению к Священной роще.

Чтобы проверить правильность моих подозрений, я предложил Кори-Кори предпринять обычную утреннюю прогулку к Тай, хотя и не надеялся на его согласие. Он решительно отказался; когда я возобновил свою просьбу, он явно решил помешать мне туда идти, а чтобы отвлечь меня от мысли об этом, предложил мне отправиться к потоку. Мне волей-неволей пришлось согласиться, и мы пошли купаться.

Вернувшись домой, я был удивлен, видя, что все обитатели нашего дома уже вернулись и лежали по обыкновению на циновках, хотя звук барабанов все еще доносился из рощи.

Остаток дня я провел с Кори-Кори и Файавэй, бродя по той части долины, которая больше всего удалена от дома Тай. Когда я взглядывал по направлению к Священной роще, мой слуга немедленно кричал: «Табу! Табу!», хотя здание было совершенно закрыто деревьями и мы были на расстоянии мили от него.

Во многих домах, в которые мы заходили, я видел их обитателей, отдыхающих на циновках или занятых какой-нибудь домашней работой. Но среди них не было ни одного вождя или воина. Когда я спрашивал некоторых, почему они не в святилище «Хула-Хула», они все одинаково отвечали, что пиршество предназначено не для них, а для Мехеви, Нармони, Моу-Моу, Колор, Уомону, Калоу — перечисляя имена всех главных вождей.

Коротко говоря, все подтверждало мои подозрения о характере пира и празднества. Будучи в Нукухиве, я часто слыхал, что не все племя принимало участие в людоедских пирах, а только вожди и жрецы. То, что я теперь узнал, согласовалось с моими прежними сведениями.

Шум барабанов продолжался без перерыва весь день, возбуждая во мне чувство неописуемого ужаса. На следующий день, не слыша больше этих признаков буйного веселья, я решил, что зверское пиршество уже окончилось.