Тайный знак

Все расселись в беседке за большим столом, крытым клетчатой клеенкой. Над столом висела лампа без абажура, свет которой пробивался через густую листву и нефритовые капли еще не созревшего винограда. После ухи, жареных бычков, плова с мидиями и картошечки с чесночком и укропом пришло время торта, которого так ждала Ася. Она давно приметила коробку с нарисованным медведем. Это был шоколадный торт «Мишка на Севере», Асин любимый, но его разрезание все оттягивалось. Неожиданно Федор Борисович сказал, что сейчас будет сюрприз, и вынес фотоальбомы. Как выяснилось, именно в этом месяце десять лет назад Петровский и Татьяна Карпинская встретились впервые. За это время она сыграла почти во всех его фильмах. Роли были разные, от эпизодических до главных. Оператор собрал фотографии. На них Таня была в разных образах, в гриме, почти неузнаваемая; она смеялась, плакала, выразительно молчала, пела, танцевала и скакала на лошадях. Одна фотография была особенной. Ее Федор Борисович показал в конце. На ней были почти все, кто сейчас сидел за столом, но десять лет назад.

– Помнишь, Таня, как ты первый раз приехала к нам? – спросил Федор с грустью. – Тогда ты была не одна, а с Костей, Царство ему Небесное. Вот, посмотри. – И он протянул Карпинской довольно большую фотографию.

Таня схватила ее и прижала к сердцу:

– Господи, это было совсем недавно!

Она не заметила, что через ее плечо на фотографию смотрит Ася. И тут все услышали то, чего никто не ожидал и что сразу все объяснило. Ася ткнула в изображение Кости и сказала: «Папа». Потом помолчала и добавила: «Мой папа Костя». Маша тут же стала оправдываться: мол, девочка уже не в первый раз реагирует на фотографии мужчин таким образом, для нее все папы, но Ася посмотрела на нее как на дуру.

– Маша, это мой папа, – упрямо повторила она, – а другие – не папы. Глупостей не говори.

Таня охнула и схватилась за сердце. Петровский стукнул ладонью по столу, аж подпрыгнув:

– Ну, конечно, посмотрите на ее глаза, губы. Она же копия Кости. Как ты раньше этого не замечала, Таня?

Татьяна разрыдалась, прижав голову девочки к груди. Она Котина дочь! Она моя родненькая! Теперь все понятно, почему он сорвался той ночью, понятно, куда ехал. Господи, почему он не сказал? Я бы все поняла, господи…

Девочка тоже всхлипывала, прижимаясь сильнее к Татьяне. Они что-то шептали друг другу на ушко и обнимались.

Подхватив Асю на руки, Таня ушла. Этой ночью они обе долго не могли уснуть и откровенничали, как старые подружки, делясь памятью о человеке, которого любили.

Потом сон наконец сморил девочку, а Татьяна до самого рассвета гуляла по берегу. В темноте Черное море действительно было черным, как смола, и таким же, как смола, густым и вязким. Сонно накатывая на песок, волны перешептывались и откатывались обратно. Танины щеки, мокрые от слез, так и не высохли до утра: в эту ночь не было ветра…

Они вернулись в Москву другими. Ася вспомнила, что мама и папа звали ее Настей, и по документам стала Анастасией Константиновной Колчиной, официально получив отчество и фамилию отца. Но имя Ася уже прочно закрепилось за ней, она к нему привыкла и менять не захотела. В свои три с половиной года девочка хорошо говорила, а к пяти годам научилась бегло читать. В семь лет она пошла в первый класс, и ей очень нравилась школа, особенно уроки рисования.

С каждым днем Таня все яснее замечала в приемной дочке сходство с Костей и от этого любила ее еще больше. Ася отвечала такой же привязанностью. Всем вокруг она готова была рассказывать, что ее «вторая мама» самая добрая и самая красивая, и еще она артистка и все ее знают. Единственное, что омрачало, с точки зрения Аси, их семейную идиллию, так это приезды Венечки, которого Ася про себя называла Вонючкой. Он больше четырех лет «окучивал» Татьяну. В тот день, когда стало ясно, что Венечка наконец дожал и Татьяна согласна выйти за него замуж, Ася долго и безутешно плакала. Причину слез она не раскрыла, а Таня поняла по-своему: ревнует ребенок. Но дело было в другом.

Асе стали сниться сны, которые повторялись чуть ли не каждую ночь. Сны были настолько реальными, что поутру она заглядывала за шкаф, надеясь обнаружить в стене дверцу, из которой к ней по ночам приходили две женщины – одна старенькая, другая молодая. Старушка была одета во все черное, а молодая, как царевна, во всем золотом и с розой в руках. Они были ласковые, рассказывали сказки, которые, проснувшись, Ася забывала, однако кое-что в памяти оставалось и всегда сбывалось.

Однажды утром она проснулась в слезах и бросилась к Маше на кухню:

– Машенька, родненькая, прошу тебя, не уходи! Можно я сегодня в школу не пойду, мы с тобой посидим, почитаем. Я розочку тебе нарисую, как у царевны в руках, красненькую. Пожалуйста! – поскуливала девочка, тычась мокрыми щеками в Машин фартук.

– Что значит «в школу не пойду»? Заболела, что ли? Дай-ка лоб. Ах ты, симулянтка! Нормальный лоб. Бегом собираться, у меня дел по горло. Сейчас в школу тебя отведу, а потом в химчистку, в прачечную, на рынок.