Тайный знак

К железнодорожной станции Сема брел долго и всю дорогу крыл жену последними словами. Он замерз, выпил шкалик водки, чтобы согреться, но от этого замерз еще сильнее. Исхитрившись, сумел заглянуть в окно и увидел красиво накрытый стол, шампанское, свечи, но потом поскользнулся и упал. Затем он видел, как эти двое елку наряжали, и варежку жены – вещественное доказательство – унес тоже он. Дважды Сема валился с обледеневшего козырька, и оба раза попадал, как назло, скулой по ведру, которое подставил, чтобы ловчее было залезать. Самого важного он не увидел – парочка ушла вон из комнаты, в другую, с закрытым ставнями окном, но он знал, зачем они туда пошли. Хотел ворваться в дом и, застукав в постели, перестрелять всех к чертовой бабушке, но вдруг в окне мелькнула тень, в которой он узнал завернутую в простыню Настю с какой-то книгой в руках. Не успев додумать, зачем им могла понадобиться книга в постели, он заметил, как из комнаты вышел полуголый Михаил. Подойдя к комоду, Настин хахаль выдвинул потайной ящик. «Ясно, там у него заначка, – подумал Семен и понял, что надо делать. – Я вас в лагерях сгною. Накопаю улик, нутром чую, что накопаю. Проще всего тряхнуть дачку под видом ограбления. Что-то найдется, а не найдется – подбросим».

Семен потрогал саднившую скулу. На рукавице остался кровавый след. «Вот же сука! Посажу обоих! Посаж-жу, посаж-жу…» – повторял он, впечатывая в каждый свой шаг это лязгающее жестью слово. А под ногами с яблочным хрустом перекатывался снежок и занимался первый день нового, 1941 года.

Январь для Насти пролетел в одно мгновение. В мыслях она была далеко от затхлой квартиры, от упреков и скандалов. Даже боль в паху и синяки на руках не могли убить в ней воспоминание о счастье, которое она испытала в новогоднюю ночь.

Из Воркуты Семен вернулся раньше срока, злой, подозрительный, с кровоподтеком на скуле. Обматерив с порога, схватил Настю за шею и потащил в кровать. На ее счастье, после удара по лицу она потеряла сознание и пришла в себя только после того, как обнаружила Семена храпящим рядом. Поняла, что изнасилована. Ее словно посадили на кол, боль разрывала изнутри. Она еле добралась до коммунальной ванной, оставляя по ходу кровавую дорожку, а потом свернулась калачиком в кресле и заснула, забыв спрятать книгу.

Наутро очнулась от крика Семена. Он орал, что не потерпит в доме всякой гадости, что сыт по горло макулатурой, от которой в доме ступить некуда. Потребовал объяснений, где взяла книгу и что в ней написано. А еще, гаденько осклабившись, поинтересовался, чем же эта хрень помогает в постели.

Настя так и не поняла, что он имел в виду, но в душе поселилась тревога. Позже созрела мысль: срочно позвонить Михаилу, передать книгу и попросить, чтобы получше спрятал. Отдавать книгу в музей, не разгадав послание Марфы, не хотелось. Успею, подумала она.

Ночью ей не спалось. Семен опять уехал в командировку, а значит, они с Михаилом завтра встретятся. Ближе к утру, когда за окном дворник заскреб лопатой, возник ничем не объяснимый страх. Он поднимался откуда-то из живота. «Вот почему страх называют животным, – подумалось Насте. – Господи, глупость какая в голову лезет».

Она услышала, как к дому подъехала и остановилась машина. Хлопнула дверца, потом дверь парадного, забухали по ступенькам сапоги. «Три ступеньки вниз. Тут ведь только одна квартира – наша…»

В дверь позвонили. Настя захлопнула книгу, сняла с шеи стило и быстро вложила между страниц. Успела затолкать книгу в шифоньер, поглубже на полку. Накинула шаль: зябко все-таки – январь. В двери стояли двое.

– Гражданка Трепцова? Одевайтесь, пройдемте с нами.

Страха уже не было, он куда-то исчез. Настя давно приучила себя не бояться неизвестности, помня слова отца: «Думай о хорошем, и случится хорошее».

Двое сразу подошли к стеллажу с книгами. Она отметила про себя: «Странно как – никаких чувств относительно происходящего, словно все чувства исчезли, замерзли где-то по дороге». Она была как в коконе, и ее совсем не оскорбляло то, что эти двое, не снимая кожаных перчаток, одним пальцем сбрасывают с полок дорогие ее сердцу книги. Потом они открыли комод и стали рыться в нижнем белье. Потом прошли на кухню, перевернули там банки с крупой, крупа посыпалась со стола, шелестя: пшено, греча… Снова вернулись в комнату. Заметно было, что чекисты устали и делают все без особого рвения.

– Глянь, эта? – один из них вынул из шифоньера книгу, наспех спрятанную Настей.

– Похоже. Там палка какая-то должна быть. Палка есть?

– Точно, вот она. Только на книге инвентарного номера нет. Так музейная она или нет?

– Гражданка Трепцова, вы эту книгу украли из музея?

– Не понимаю, о чем вы говорите. Эта книга моя собственная. Сами же сказали, что на ней нет музейного штампа.

– Ладно, собирайтесь, кому надо, разберутся, что там есть, а чего нет.

Настя достала вещмешок Семена, машинально положила белье, зубную щетку, расческу, полотенце, мыло, теплый платок, носки, тетрадь, карандаш…

– Не положено. – Холодный, будто неживой голос. – Тетрадь и карандаш нельзя.