Тайный заговор

— Ну, — с горечью заметил Бродка, — кто же станет добровольно общаться с человеком, помещенным в клинику закрытого типа? Сумасшедшим, которому мерещится его мертвая мать.

Жюльетт рассердилась:

— Ты же знаешь, что я люблю тебя, Бродка. И не стоит усложнять ситуацию такими высказываниями. Ты так же нормален, как я или тот санитар, который притаился за дверью. И ты, к слову, это знаешь.

Бродка потупил взгляд, затем посмотрел на Жюльетт из-под опущенных ресниц и тихо сказал:

— Тогда, в соборе Святого Стефана… я был совершенно уверен, что та женщина была моей матерью. Позже я, конечно, понял, что нервы сыграли со мной злую шутку. В последнее время произошло просто-напросто слишком много всего. Но разве это причина, чтобы держать меня здесь?

Жюльетт сжала руки Бродки и заглянула ему в глаза. Потом она так же тихо, но твердо произнесла:

— Со мной было бы то же самое, что и с тобой. Я ведь видела ту женщину. Я, естественно, не знала твою мать, но когда мне попалось на глаза вот это…

Она полезла в сумочку. Санитар, молча следивший за их разговором, вытянул шею, чтобы ничего не пропустить. Жюльетт, заметив его движение, демонстративно раскрыла сумочку и протянула ее, чтобы он мог заглянуть внутрь. Санитар смутился.

— Прошу прощения, — сказал он и отвел взгляд от зарешеченного окна.

Жюльетт вынула из сумочки снимок и положила его на стол перед Бродкой.

— Фотография из твоего альбома.

Бродка смотрел на фотографию широко раскрытыми глазами. Жюльетт даже не подозревала, что сейчас творилось у него в душе.

— Теперь ты понимаешь, почему я так разошелся в церкви? — наконец прошептал Бродка.

Жюльетт кивнула.

— Хотя мне не довелось познакомиться с твоей матерью, эта женщина на фотографии выглядит точно так же, как та пожилая дама, которую мы видели в соборе Святого Стефана. На ней даже был тот же самый костюм в клеточку.

Бродка молчал. Жюльетт заметила, что у него дрожит нижняя губа. Он сидел, положив сжатые руки на стол, и не решался прикоснуться к фотографии.

— Нет, Бродка, — сказала Жюльетт после продолжительного молчания, — ты не сошел с ума. Но не спрашивай меня, как все получилось. Мне кажется, есть два возможных объяснения, и каждое из них хуже другого. Либо та женщина в соборе — действительно твоя мать, либо кто-то инсценировал все это, чтобы расправиться с тобой…

Бродка молча кивнул. Мысли лихорадочно носились в его голове, не давая ему успокоиться. Он уже смирился с тем, что и в самом деле не в себе, и тут вдруг ситуация кардинальным образом изменилась. Неужели он стал жертвой заговора? Но как объяснить это тем, кто держит его здесь? Сейчас Бродка думал только об одном: поскорее бы выбраться отсюда!

Он искоса взглянул на санитара — не слушает ли тот, о чем они говорят, и шепотом спросил Жюльетт, не знает ли она, как долго его собираются здесь держать. Та только пожала плечами, но пообещала нанять лучших адвокатов и поручителей, чтобы вытащить его отсюда. Сразу по окончании посещения она собиралась поговорить с ординатором.

Бродка склонился к ней и прошептал:

— Еще три дня, и я не выдержу. Пожалуйста, вытащи меня отсюда, иначе мне конец. У тебя есть с собой деньги?

— Да, — удивленно ответила Жюльетт. — Сколько тебе нужно?

— Десять тысяч шиллингов. А лучше еще больше, — прошептал Бродка.

Жюльетт даже не стала спрашивать, зачем в клинике закрытого типа столько денег; вместо этого она раскрыла сумочку под столом и передала Бродке две сложенные купюры. Он незаметно для санитара спрятал деньги в карман халата.

Едва деньги сменили своего владельца, как санитар постучал по каменному подоконнику ключом, словно они все это время спали, и громко крикнул:

— Время посещения окончено!

Бродка попрощался с Жюльетт долгим нежным поцелуем. И успел услышать, как она сказала:

— У нас все получится!

Затем, понурившись, он в сопровождении надсмотрщика отправился в обратный путь — тот, которым они сюда пришли.

Бродка старался запомнить все, что встречалось ему на пути.

Долговязый, неуклюжий в движениях врач-ординатор Саулус был редкостным негодяем. Большинство людей считали его странным, он же, напротив, полагал себя крайне интересным человеком. Ему можно было бы простить причуды, которые появились у него за годы общения с неадекватными пациентами, как, например, неконтролируемое подмигивание, постоянное дергание себя за мочку уха указательным и большим пальцами. Но то, что едва Жюльетт появилась в его кабинете и он стал пожирать ее глазами, разглядывая с головы до ног, словно не видел женщин уже многие годы, было более чем неприлично. Жюльетт обуревали обида и возмущение.

Охотнее всего она вскочила бы и ушла, но затем одумалась. Этот человек был ей нужен, если она хотела как можно скорее помочь Бродке.