Тайный враг

Федор резко разворачивает лошадь, и на всем скаку, подхватывает с земли, свесившись, как учил Яробуд, держась одними ногами, копье. Но противника нет. Он сбежал, прыгнув в схлопывающийся провал чужой реальности. Испугался чужой бог смелости воина.

Не останавливаясь, сделав вновь головокружительный разворот, сверкающий красными глазами гнева, стеклянный наконечник, тут же полетел нацеленный твердой рукой богатыря, во вражеский строй.

Треск ломающихся щитов, копий и костей, кровавые брызги из разлетающихся от таранного удара враги. Строй прорван. В брешь уже влетает, орущий черным провалом рта с белоснежными зубами на красном от крови лице, Бер, он размахивает мечем как оглоблей, и вселяет ужас. Славно потрудилась бабка Ягира, быстро поставила парня в строй.

Следом молчаливый, сосредоточенный Вул. Точными, расчетливыми движениями, словно швея булавкой, он поражает противника, а у него на плече сидит шишок, и что-то орет, то ли подбадривая друга, то ли оскорбляя противника, в стоящем гвалте голосов не разобрать. Вот и он не выдерживает, рыбкой прыгает в гущу сражения. Нет, это уже не сражение. Это бойня. Воины князя идут как мясники, вырезая все, что шевелится, и не берут пленных. Недостоин жизни тот, кто убивал детей, насиловал жен и издевался над стариками. Даже смерть не смоет позор с их поганой души.

Когда солнце склонилось к закату, показав на прощание, довольную одержанной победой, улыбку Ярила, все было закончено. Трупы свалены кровавой, смердящей кучей, в иссохшее русло реки Смородины, сделав ее точной копией сестры близняшки из царства мертвых.

Свои павшие воины, после тризны были уложены на погребальный костер, и ожидали ритуала. Чащун, Ягира и Щербатый, занимались ранами, промывая, бинтуя, поя отварами, вправляя кости, нуждающихся в исцелении. Пришло время радости и скорби.

***

- - Владыка наш, Боже всезнающий – Перуне! Славу тебе пою во время радости и печали. О Тебе помню, потому что Ты податель мудрости, богатства и оберег душам нашим на пути в Мир Иной. Отче над Богами темными-таемными, обрати взгляд свой на душу Внуков Даждьбожьих. Пусть дух их наберется силы в Нави, Душа очистится от скверны и поднимется в Явь. Здесь же мы встретим родича нашего песнями и славами. Тебя, Боже, Перуне, почитая. Сколько звездам сиять в Диве ночном, сколько Солнцу светить во Сварге Синей, столько и Внукам Даждьбожьим славить и выполнять завещания Твои, Владыка наш. Прими души воинов в царствие твое, Морена. Слава Роду.

Чащун, Ягира и Щербатый, пропели молитву синхронно, словно всю жизнь это делали вместе. На последних словах, разверзлись небеса, и прямо из звездного, ночного неба, полыхнула тройная молния. Погребальный костер вспыхнул, мгновенно, сразу и весь, ярким пламенем божественного огня, осветив усталые, и угрюмые лица, стоящих вокруг него воинов. Тяжело далась княжеству победа. Многие жены не дождутся мужей домой.

Глава 10 Спокойный день.

Теплый, утренний ветер гладил кожу, пробегая по лицу дуновением нежных губ так же, как когда-то давно, в другой жизни, мама проводила по волосам ласковой ладонью, взъерошивая непослушные волосы, и шептала на ушко: «Вставай сынок».

Сквозь сомкнутые веки, красными прожилками кровеносных сосудов будило солнце. Требовательно гладило солнечными лучиками щеки, лоб, брови, и губы, которые сами-собой, непроизвольно, растягивались в блаженной улыбке.

Где-то, совсем рядом, шум собирающегося в путь войска. Всхрапывание недовольных лошадей, смех и незлобные переругивания ратников. Привычная суета, ставшая обыденностью в жизни нашего героя. Он давно не спал, но вставать не было никакого желания. Совершенно не хотелось возвращаться из блаженной неги в суровый мир.

Не надо его за это строго судить. Он такой же человек, как и мы все. У вас разве так не бывает? Особенно когда знаешь, что предстоит трудный день, а тут, в мягкой кровати, под одеялом, так хорошо. Ну хоть чуть-чуть, ну самую малость, совсем немного, задержать этот коротенький миг блаженного счастья. Все потом, а сейчас просто насладится последней беспечной секундой.

- Долго ты еще собираешься притворяться и изображать из себя тупое полено. – Противный голос шишка оборвал последние минуты отдыха, противным, писклявым скрежетом прозвучав прямо в правое ухо. – Вставай, увалень.

Федогран лениво потянулся и не поднимаясь открыл глаза. Прямо перед ним, на фоне голубого утреннего неба с медленно проплывающими, подернутыми солнечными лучами облаками, покачивалась на ветру ветка ели, а там, высоко - высоко, в розовой дымке восхода, купалась ласточка, наполняя душу сентиментальной грустью. Вставать не хотелось совсем.

- Ответь мне на один вопрос шишок. – Не поворачивая головы, спросил Федор и зевнул, прикрыв ладонью рот.

- Давай, спрашивай. – Обрадовался та возможности поболтать, и запрыгнул парню на грудь. – Только быстро. Там медведь с Вулом ждут. Кулеш тебе оставили. Остынет. Его холодным есть, словно покойника обгладывать.