Тайный суд

Ты теперя, Ефрем Борщов, у нас богатенький, а мы народец бедный, так что не взыщи. По бедности вот колбаской твоей поживились и капусткой.

ЛУКА

Под этим столь же корявым, но уже другим почерком было приписано:

Колбаса твоя, прямо скажем, дрянь, а вот капустка квашеная ничего, вполне сносная, за что тебе от нас благодарность. Квась, Борщов, дальше, а мы еще как-нибудь наведаемся.

ФОМА

Викентий спросил:

– Что еще за Лука с Фомой? Знаешь таких?

– Да знать не знаю, понятно! Но дело в другом: ведь откуда они, эти гады, прознали, что я Ефрем Борщов? Никто ж не знает, кроме вас, я ж на всех документах сменил на покрасивше, я ж под природной фамилией существую только для членов Суда, а по всем ксивам нынче я – Загребжельский Ромул Эдгарович! (Вот каковы, оказывается, были представления бывшего приказчика и шулера о красивости!) Как же они прознали-то, гады?

– А верховный что думает? – спросил Викентий.

– А верховный думает… – в этот самый миг отозвался хозяин, как раз спускавшийся по лестнице с небольшой папкой в руке, – он думает про это самое «ыш абарак бузык».

Глава 13, в которой надвигающаяся опасность обретает свое имя

– … И еще он думает, – усевшись за стол, продолжал Домбровский, – что начало происходить нечто весьма и весьма скверное. – Добавил сокрушенно: – Моя целиком вина! Были все признаки, что когда-нибудь это произойдет, мы должны были быть готовы, а я все надеялся на русский «авось». И вот похоже, что дождались-таки… – Он вздохнул и замолк.

Первым не выдержал этой паузы Борщов:

– Чего «дождались»? Уж не мучьте, Георгий Теодорович.

Некоторое время Домбровский собирался с мыслями и наконец спросил:

– Что, по-вашему, является самой древней и самой могущественной силой на земле?

– Разум, – ответил Васильцев, и сам сразу понял, что смолол вздор.

Домбровский лишь махнул рукой:

– Ах, оставьте.

– Страх, – предположил Викентий.

– О нет! Люди, в отличие от зверья, давно научились его преодолевать, а эту силу не преодолеют никогда. Ну, а вы что скажете? – обратился он к Борщову.

По лицу того было видно, что в нем в этот миг боролся нищий приказчик из захудалой лавки с решительным и беспощадным судьей Тайного Суда, натерпевшийся лиха мальчонка Ефрем Борщов с галантерейным Ромулом Эдгаровичем Загребжельским. В конце концов победила, видимо, его та, давняя, первая сущность.

– Пожалуй, голод, – после раздумий ответил он.

– Вот! Наконец-то! – воскликнул Домбровский. – Именно он: Царь Голод! Он беспощаден, ибо он много древнее любви и сострадания. Он коварен, ибо ему не до благородства. Наконец, он абсолютно бесстрашен, ибо в мире нет ничего страшнее, нежели он сам. И потому царства, где властвует он, вечны и несокрушимы!

– Вы имеете в виду нечто фигуральное? – решился спросить Васильцев.

– Что вы! Какие уж там фигуры! Эти царства действительно существуют, причем существуют испокон веков. Наверно, они возникли еще до Всемирного потопа и пережили все другие царства на земле, а их подданным несть числа. Именуются они Королевство Нищих и Империя Помоек и даже имеют своих монархов, существующих вполне во плоти, – Императора Помоек и Короля Нищих, обе династии существуют уже многие тысячи лет. Их власть и их подданные вездесущи, ибо не найти на земле таких мест, где вовсе не было бы ни помоек, ни нищих. Иное дело, что этих подданных довольно непросто распознать.

– Нищих-то? – недоуменно спросил Борщов. – Эка невидаль! Да на каждом углу!

– Вы об обычных уличных попрошайках? Нет, эти несчастные, конечно, тоже их подданные, но только они, бедняги, в большинстве своем даже понятия не имеют об истинном подданстве своем. О, там у них строжайшее иерархическое построение! Лишь очень немногие из них, помойное, если так можно выразиться, дворянство, посвящается в истинное положение вещей. Вообще, в умении сохранять свои тайны даже мы могли бы им позавидовать. Так же, как их несметным богатствам могли бы позавидовать иные государства.

– Богатство? У нищих? – удивился Юрий.

Викентий, однако, не выразил на сей счет ни малейшего удивления, а Борщов хмыкнул: