Тайный рыцарь

— Да, я скоро умру, но, согласно нашему древнему обычаю, я все же чествую своих гостей, как полагается. И ожидаю того же от них. Выпитое идет мне лишь на благо. Пойдет и тебе, дерзкая женщина. Пей, иначе предстанешь перед судом нашего великого барздука-Кривайто!

Полячка открыла рот, чтобы ответить. Как водится — бросить колкость раньше, чем обдумать последствия. Бурцев вскочил, готовый сокрушить любого, кто посмеет притронуться к жене. Но…

Но кунинг Глянда ошибся. Сегодня выпитое не пошло ему впрок.

Прусский вожак вдруг захрипел. Рухнул, опрокидывая стол. Забился в судороге. Беднягу крутило и корчило под лавкой. Началась рвота. Изо рта Глянды пошла пена. Носом хлынула кровь. Намечавшаяся ссора вмиг позабылась. Все, кто еще был способен соображать и двигаться, бросились к хозяину. Бурцев — в числе первых. Поздно… предсмертная агония кончилась. Кунинг затих.

— Все! — Дядька Адам поднял нетрезвые глаза, полные глухой тоски. — Удар хватил Глянду. Давно уж его немощь точила, давно Патолло звал его к себе — с тех самых пор, как потерял кунинг последнего сына. И вот призвал седовласый хозяин. Плохие времена настали для прусских вождей.

Где-то рядом взвыла пьяным голосом женщина. Запричитала другая. Заревел ребенок.

— Пойдем-ка отсюда!

Бурцев под руку вывел ошалевшую Аделаиду на улицу. Оттащил подальше — пока девчонка опять чего не ляпнула. В сторонке резко развернул жену лицом к себе. Надутые губки, наивные глазки… Прямо агнец небесный.

— Аделаида, постарайся впредь быть осторожней. Не нужно обижать понапрасну людей, давших нам приют.

— А тебе что, эти вонючие пьяные прусские свиньи милее, чем я?!

— Нет. Мне милее ты. Потому и прошу: не нарывайся. Я за тебя боюсь. Так что послушай, что я тебе скажу…

Он очень старался отчитать любимую женщину сурово и жестко. Получалось. Но лишь до тех пор, пока на глазах полячки не появились первые слезы. Беспроигрышная защитная реакция: Аделаида плакала. Ну что ты будешь делать! Дитя дитем. И не поймешь даже, вняла ли она его словам, проигнорировала ли… Бурцев вздохнул. Обнял. Повел всхлипывающую супругу прочь от дома кунинга.

Глава 8

Княжна спала безмятежным сном. Он не сомкнул глаз. Бодрствовал всю ночь. Если пруссам вздумается обвинить в смерти своего кунинга Аделаиду, нужно быть во всеоружии. Но обошлось. После вчерашней попойки никто не вспоминал о ссоре с чужаками. Подготовка к погребальному обряду, соответствующему статусу Глянды, — вот что заботило сейчас пруссов больше всего.

Похоронили Глянду не сразу. Весь день он пролежал в своем холодном доме с потушенным очагом. На том самом столе, за которым умер прошлой ночью. А вокруг сидели, кутаясь в шкуры, близкие и верные люди кунинга и справляли молчаливую тризну.

Лежал Глянда, подобно замерзшему мясу, добытому впрок на зимней охоте, и на следующий день. И тризна продолжалась. И два дня спустя тоже… Как объяснил дядька Адам, мертвые вожди прусских племен могут лежать так неделями и даже месяцами.

— Но у людей Глянды не хватит надолго запасов хмельного кумыса и браги, — вздохнул пожилой лучник, — поэтому вряд ли кунинга продержат без погребения больше одной седмицы.

Аделаида выслушала эти слова с ужасом и торопливо перекрестилась.

— Варвары… Язычники… — долго еще шептали побледневшие губы княжны. Выходить на улицу одна она боялась. Оставаться в одиночестве — тоже. Спала плохо, не давая отдохнуть и Бурцеву. Всюду мнительной полячке мерещился неприкаянный дух языческого кунинга. И черти, гоняющиеся за грешной душой. Так продолжалось до дня похорон.

Присутствовать на погребении позволили только дядьке Адаму и его стрелкам. Остальных гостей пруссы попросили, по возможности, переждать траурную церемонию за закрытыми дверями и опущенными пологами шатров, дабы невольно не осквернить таинство перехода в иной мир.

И вот Аделаида снова бесновалась. Рвала и метала. Швырялась посудой. Для таких, как она, домашний арест — хуже смерти. Хоть в замке Освальда, хоть в прусской хижине. Сейчас капризной девчонке был не мил весь белый свет. Истерика следовала за истерикой, и слезам конца-краю не видно. Бурцев отмалчивался, скрипел зубами да время от времени оттаскивал жену от двери. Хотя вопящая прусская процессия давно уже удалилась к Священному лесу, он предпочитал не рисковать.

Дядька Адам зашел к ним лишь под вечер. Уставший, измученный. Волчий полушубок на лучнике пропах дымом. Кое-где в меху виднелись свежие подпалины. Пожилой прусс скупо рассказал, как было дело:

— Служители Патолло тулиссоны и лигашоны[6] сложили погребальный костер в Круге Смерти возле Священного дуба. Глянду сожгли так, как завещали предки: не оставив целой ни единой косточки. Сожгли со всем его имуществом, оружием, лошадьми, собаками, женами и слугами.

Аделаида ахнула:

— Какое варварство!

Дядька Адам смерил ее холодным взглядом, продолжил: