Тайный посол. Том 2

Создавалось впечатление, что австрийский двор специально хочет уменьшить значение вклада союзников в общее дело победы.

Ни словом не обмолвился Леопольд о Карле Лотарингском, будто вовсе не он возглавлял австрийскую армию. Герцог кусал губы: это было прямое оскорбление и унижение!

Ян Собеский – тоже на латыни – поздравил Леопольда с победой, отметил героизм и самоотверженность воинов, искусство полководцев, в особенности герцога Лотарингского, а потом прибавил:

– Ваше величество, пользуясь случаем, хочу представить вам моего сына Якова, который проявил истинную доблесть, не раз обагрив свою саблю вражеской кровью. Я горжусь таким сыном!

Король ждал, что император в присутствии австрийской знати и немецких курфюрстов, а главное – при польских сенаторах обнимет королевича, приголубит и поприветствует как будущего зятя.

Но Леопольд лишь едва кивнул головой, скользнув холодным равнодушным взглядом по вспыхнувшему лицу молодого Собеского.

За своей спиной король услышал грозное покашливание братьев Сапег, недовольное ворчание Станислава Яблоновского. А казачий полковник Семен Палий, не сдержавшись, выругался вполголоса по-украински, полагая, что его никто здесь не поймет:

– Ну и гусь, черт бы его побрал! И где он только был, когда тут пушки гремели?

Обида сжала сердце Собескому. Ему вдруг стало ненавистным выхоленное, надменное лицо Леопольда. «Ничтожество! – подумал он со злостью, едва сдерживая себя от вспышки негодования, чтобы не нарушить торжественную церемонию. – Трус несчастный!»

Но рассудительность победила. Король холодно сказал:

– Ваше величество, возможно, захочет увидеть мою армию? Вот мои гетманы – они вам ее покажут! – С этими словами он развернул коня и вместе с сыном поскакал прочь.

Император тоже тронул коня и поехал вдоль фронта.

Два следующих дня в союзных войсках царило подавленное настроение. Польские сенаторы, магнаты, даже простые жолнеры открыто возмущались недостойным поведением императора Леопольда, требовали от короля немедленного возвращения на родину.

Курфюрст Саксонский поднял по тревоге свои войска и отправился домой. Баварцы и франконцы колебались.

Только Ян Собеский, стараясь унять клокотавший в душе гнев, силой разума овладевал собой и неуклонно стоял на том, что союзные войска должны довершить начатое дело: догнать Кара-Мустафу и добить его!

– Панове, – доказывал он шляхетному панству, – мы воевали не за императора, а за Речь Посполиту! Мы воевали за Вену, чтобы Кара-Мустафа не появился под Краковом или под Варшавой! Неужели вам это не понятно?.. Как же мы, зная, что у визиря хотя и основательно потрепанное нами, но все еще большое войско, как же мы можем спокойно возвращаться домой? Нет! Враг – в панике – нужно его уничтожить! На этом я настаивал и буду настаивать! Визирь еще опасен, и если мы дадим ему время собрать остатки войска в кулак, то совершим непоправимую ошибку не только перед отчизной, но и перед будущими поколениями; родившись рабами, они проклянут нас за то, что мы, имея возможность, не разгромили врага окончательно!

Королю все же удалось убедить воевод и сенаторов. Стали готовиться в поход.

В день выступления польского войска от императора прискакал гонец. Он привез письмо с извинениями Леопольда за свою бестактность и драгоценную шпагу от него в дар королевичу Якову Собескому.

Поляки двинулись на Пресбург (Братиславу), где соединились с большим отрядом казаков, приведенных Куницким, а оттуда, дождавшись Карла Лотарингского, – на Гран (Эстергом). Там, как доносили разведчики, турки перешли на левый берег Дуная и заняли предмостное укрепление в Парканах.

14

– Арсен, холера ясная, ты стал настоящим богатеем! – гремел Спыхальский, переходя вместе с казаками из одной комнаты дома, подаренного императором, в другую. – Вот бы такую хату тебе в Фастове!

Дом действительно оказался большим. Штаремберг от имени императора вручил Кульчицкому-Арсену ключи от него. Из турецкого лагеря австрийские солдаты привезли оставленный турками кофе – несколько сотен мешков – и сложили в подвале и в задних комнатах первого этажа.

Арсен только посмеивался. Что ему делать с домом и с кофе?

Иваник развязал один мешок – зачерпнул горсть коричневых зерен, кинул одно в рот. Сплюнул.

– Тьфу, какая гадость, знаешь-понимаешь! Чтоб у того императора язык отнялся, когда он надумал наградить тебя, Арсен, черт знает чем! Не мог, скряга, отмерить ковш золотых! Сам отсиживался, когда мы кровь проливали, за тридевять земель от Вены – и захапал три миллиона гульденов! А герою Вены – на тебе, Боже, что мне негоже!

– Нет, не говори так, Иваник! – возразил Арсен. – Вот мы сейчас с Яном заварим кофе – попробуешь. Турки не дураки, у них на каждом углу кофейня. Кофе – божественный напиток. – И обратился к Кульчеку: – Ян, приведи-ка пленного! Кажется мне, он мастер на все руки. Думаю, что и кофе сумеет сварить.