Тайный дневник врача Гитлера

28 мая Морелль узнал, что забор из кованого железа вокруг его поместья в Шваненвердере должен быть реквизирован на металлолом. “Что касается этого железного забора, – сердито написал он Йоганне, – то, очевидно, герр Берг не заметил, что это ручная ковка. Так что о том, чтобы реквизировать его, не может быть и речи.

“В любом случае, благодаря нашему вторжению в Голландию и Бельгию у нас накопилось так много железа, меди и олова, что реквизиций больше точно не понадобится. Кроме того, спрашивал ли герр Берг об этом у гранд-адмирала Редера [главнокомандующий военно-морским флотом]? Потому что забор вокруг его старого участка в Блейшредере тоже железный”.

Затем он вновь изошёл ревностью.

”Как удивительно мирно всё складывается, – писал он, – когда Хейни Гофмана нет рядом и постоянное нытьё прекращается. Он вечно портит все разговоры за едой!”

Гитлер переехал в новую штаб-квартиру – лагерь в Бельгии.

Мореллю выделили отдельную комнату. “Адъютант Булера[4] выжил, несмотря на то, что его самолёт разбился, – пишет он Иоганне. – Он находится в больнице в Маастрихте вместе с сыном [директора "Daimler Benz" Якоба] старшего сына Верлина, у него ампутирована левая рука. Доктор Брандт посетил их обоих (опять же без моего ведома).

“[Гауляйтер Карл] Ханке[5] приезжал сюда позавчера. Он кажется очень храбрым солдатом, он всегда впереди, куда бы ни пошёл; он адъютант Роммеля, и это, пожалуй, самый напористый генерал, который у нас есть, всегда ездит на головном танке своей дивизии! Генерал Кейтель всегда довольно хорошо ко мне относится”.

1 июня 1940 года Гитлер поехал в Брюссель. Он взял Морелля с собой. “Мы были в пути два дня, – сообщил врач. – Брюссель, поля сражений во Фландрии (Ипр, Лоретто, хребет Вими, Бенсхайм, Кортрейк и Лилль). Поскольку эти районы были едва ли не самыми густонаселенными на земле, то можешь только представить себе уровень опустошения. Большая площадь в Лилле, заваленная обугленными стволами деревьев и автомобилями, была усеяна мёртвыми лошадьми, сгоревшими танками и разрушенными зданиями.

“На дорогах, по которым отступали британцы и французы, была беспорядочная мешанина из одежды, оружия и разбитых танков, а по обеим сторонам дороги люди возвращались домой, в основном на велосипедах, нагруженные всем, что могли унести”.

Его собственное положение в иерархии имело для Морелля едва ли меньшее значение, чем сама война. 3 июня он ещё раз излил Иоганне свою душу. “Хейни ведёт себя очень плохо, – писал он жене, – как и всё это время. Вчера вечером я хотел прокатиться и спросил его, не хочет ли он поехать со мной. Он сказал: "Нет, и если я поеду, то только с Шаубом, как и договаривался поехать с ним".

“Он никуда не уезжал. Вечером фюрер рано лёг спать, и, пока Хейни был в моей комнате, вошел санитар с бутылкой шампанского и тремя бокалами. Х. [Гофман] несколько смутился и сказал: "Нет, не здесь, отнесите их в комнату доктора Брандта!" Здесь всё время одна и та же история. И он продолжает пытаться выставить меня в смешном свете.

“Но теперь он знает, что я больше этого не потерплю, и в следующий раз взорвусь. Только что он уехал с Шаубом. Думаю, они отправились к Рейну. Доктор Б уехал за час до них. Всякий раз, когда появляется фотография со мной, он всегда находит в ней какой-нибудь изъян”.

Ещё хуже было то, что Генрих Гофман разговаривал во сне. Эти ночные "сказки Гофмана" часто затрагивали чувствительную точку Морелля – его маленькую фармацевтическую империю.

“Недавно он заговорил о докторе Б и сказал, что Б разговаривал с врачом, который получил наш витамультин для проведения полевых испытаний, и этот человек говорит, что он им совсем не доволен. Когда я разговаривал с ним позже, он утверждал, что ничего об этом не знал.

“В другой раз он болтал о витамультине-кальции, который доктор Б изготовил для ускорения восстановления костей. Очевидно, он работает с компанией "Henning" в Берлине.

“Слава богу, мы живём в отдельных комнатах в новых квартирах. У всех остальных здешних господ гораздо меньше свободного времени, чем у меня, так что я всегда один.

“Если бы не фюрер, я бы предпочел быть дома. [Гауптштурмфюрер СС Макс] Вюнше[6] был здесь сегодня; у него нашивка за ранение и Железный крест первой и второй степени.

“Сейчас час ночи, а Хейни ещё не вернулся. Поскольку группенфюрер СС [Карл] Вольф [офицер связи СС с Гитлером] и генерал Боденшатц спят по соседству, я больше не могу пользоваться телефоном”.

К концу французской кампании Морелль фактически оказался в изоляции. Когда сотрудники отправлялись в поездки, они заботились о том, чтобы он ничего не узнал.

“Я надеялся поехать в Брюссель на машине доктора Дитриха, – написал Морелль, вероятно, 24 июня. – Но поскольку они уехали на полчаса раньше и ничего мне не сказали, я не смог.

“Вчера, в воскресенье, мы отправились в Париж. Война с Францией почти закончилась”.

После прекращения боевых действий Гитлер перенёс штаб-квартиру в Шварцвальд близ Фройденштадта. В письме Морелль называл горный воздух чудесным, жильё хорошим, а еду превосходной.