Выходя, помощник комиссара подумал, что поглощающие сомнительную стряпню завсегдатаи подобных ресторанчиков утрачивают свои национальные и личные особенности. Это странно, поскольку итальянский ресторан — заведение специфически британское. Но посетители его так же лишены национальности, как лишены ее блюда, подающиеся с соблюдением всех форм абстрактной, безличной респектабельности. В этих людях нет ровным счетом ничего характерного — ни в профессиональном, ни в социальном, ни в расовом отношении. Они словно созданы для итальянского ресторана — если только, конечно, итальянский ресторан не создан для них. Но нет, последняя гипотеза совершенно несостоятельна — нельзя представить этих людей существующими за пределами подобных заведений. Этих загадочных персонажей невозможно встретить больше нигде. Совершенно непонятно, чем они занимаются днем и куда отправляются спать ночью. И сам помощник комиссара стал одним из них. Вряд ли кто-нибудь мог определить сейчас, чем он занимается. А куда и когда он отправится спать… Тут даже и сам он не мог сказать ничего определенного. Нет, разумеется, о том, что у него есть дом, он помнил, но вот когда он туда вернется?.. Приятное чувство независимости овладело им, когда стеклянные двери, качнувшись, приглушенно стукнули за спиной. Он сразу же очутился в безмерности грязной слизи и сырой штукатурки. Ее разнообразил свет фонарей, и обступал со всех сторон, подавлял, пронизывал, затруднял дыхание, душил мрак влажной лондонской ночи, состоящей из сажи и капель воды.
До Бретт-стрит было не очень далеко. Узкая эта улица ответвляется от треугольной площади, окруженной темными, таинственными домами, храмами мелкой торговли, покинутыми на ночь их жрецами. Только витрина продавца фруктов на углу неистово пылала светом и цветом. Но стоило сделать шаг — и те редкие прохожие, что миновали сверкающие груды апельсинов и лимонов, тут же исчезали в темноте. Их шагов не было слышно — они исчезали навсегда. Вышедший на поиски приключений начальник Особого отдела по раскрытию преступлений, стоя в отдалении, с интересом наблюдал за этими исчезновениями. На душе у него было легко: он чувствовал себя так, словно сидел один в засаде где-нибудь в джунглях, за много тысяч миль от конторских чернильниц и заваленных бумагами столов. Это радостное настроение, эта разбросанность мыслей перед выполнением важной задачи — не доказывают ли они в конечном счете, что наш мир — не столь уж серьезное дело? Ведь от природы помощник комиссара был отнюдь не легкомысленным человеком.
Темный силуэт полисмена, совершающего обход своего участка, возник на фоне лучезарной пышности апельсинов и лимонов и неспешно вступил на Бретт-стрит. Помощник комиссара, совсем как какой-нибудь представитель уголовного мира, не спешил выходить из тени и ждал, когда полицейский двинется в обратном направлении. Но констебль, казалось, пропал навеки — не вернулся, должно быть, покинув Бретт-стрит с другого конца.
Придя к этому выводу, помощник комиссара в свою очередь вступил на улицу и сразу наткнулся на большой фургон, стоявший перед тускло освещенными окнами закусочной для ломовых извозчиков. Хозяин фургона подкреплялся внутри, а лошади, низко опустив большие головы, деловито угощались из торб снаружи. Чуть дальше, на другой стороне улицы, завешанная газетами, заваленная книгами и смутно различимыми кучами картонных коробок, витрина лавки мистера Верлока бросала на тротуар еще одно подозрительное пятно тусклого света. Помощник комиссара остановился, не переходя улицы, и стал смотреть на витрину. Ошибки быть не могло. Рядом с витриной, загроможденной неразборчивыми тенями предметов, из приоткрытой двери вырывалась на тротуар узкая, отчетливая полоска света от газового рожка внутри лавки.
Фургон и лошади за спиной помощника комиссара слились, казалось, в нечто единое, и это единое казалось живым — какое-то черное чудовище с прямоугольной спиной загородило пол-улицы, то грохая железом подков, то яростно звеня бубенчиками, то тяжко, глухо вздыхая. Другим концом Бретт-стрит впадала в широкую улицу, на другой стороне которой возвышался большой процветающий трактир, пылающий крикливо-праздничными, не обещающими ничего хорошего огнями. Этот барьер яркого света, преградивший путь теням, сгрудившимся вокруг скромного приюта семейных радостей мистера Верлока, словно отбрасывал темноту улицы назад, делал ее еще более густой, тягостной и зловещей.
Глава восьмая
Вдохнув своей неослабевающей назойливостью некий жар в достаточно хладные умы нескольких патентованных трактирщиков (некогда приятелей ее незадачливого покойного мужа), мать миссис Верлок в конце концов добилась для себя места в богадельне, которую основал один богатый владелец гостиницы для бедных вдов своих собратьев по ремеслу.