Такое положение дел существовало до конца XVII века, когда гильдии каменщиков начали примимать в свои ряды людей со стороны, людей, которые по своей профессиональной принадлежности не являлись каменщиками, но которые, с точки зрения руководства, могли быть весьма полезными для гильдии. Нам не известно, ставили ли эти «ложи» перед собой какую-либо цель, но поскольку все встречи каменщиков всегда происходили в тавернах или трактирах, то можно предположить, что большинство новых членов вступало в гильдию из чувства товарищества и солидарности, столь свойственных «своей компании», проводящей досуг за кружкой эля.
Самые старые из дошедших до нас документов, рисующие положение английских строительных рабочих, относятся к середине XIV — началу XV века.
Это уставы артели, работавшей при церкви святого Петра в Йорке, составленные руководившим ее работами церковным капитулом. Из уставов видно, что работы артели производились в крытом помещении, так называемой ложе (lodge), заодно служившей для холостых рабочих и спальней; за порядком работы и поведением каменщиков следили старший мастер и надзиратели, высший же надзор оставался в руках представителя капитула — супервизора; вступая в артель, рабочие «приносили присягу над книгой» (очевидно, уставом), обязуясь подчиняться во всем капитулу и соблюдать принятый им устав.
В XV веке ложей называли уже не только мастерскую артели, но и саму артель.
Масонские ложи — братства — выделились из цехов (crafts) в качестве особого организма не сразу, а постепенно, с течением времени. Еще во второй половине XV века оба типа организации, судя по всему, ничем друг от друга не отличались (например, лондонский цех масонов так и назывался в документах того времени — «Святой цех и братство масонов»), и только позднее между ними стало проявляться качественное отличие. Так, если цехи занимались чисто ремесленными делами, то братство, как более сплоченная и дружная часть цеха, было хранителем моральных традиций цеха, духа общения и взаимопомощи. С другой стороны, члены братства могли уже и не быть членами цеха, а члены цеха необязательно являлись членами братства; в него мог вступить любой желающий, сделавший вступительный взнос и принесший в ложе присягу верности. После этого он получал звание «каменщика» (франкмасона), хотя, возможно, прежде ни разу в жизни не брал в руки кирку или заступ.
Самый же старый документ, описывающий процедуру принятия в масонскую ложу постороннего цеху лица, датирован 3 нюня 1600 года и относится к Эдинбургской ложе. Как значится в протоколе, на собрании в качестве почетного гостя присутствовал сэр Джон Босуэл, лорд Очинлекский. Присутствие знати на собраниях шотландских каменщиков в ту пору было уже вполне заурядным фактом: имена виконтов, графов и сэров, принятых в ту или иную ложу — как правило, в звании цехового мастера, — встречаются в документах XVII века сплошь и рядом. Правда, еще в конце столетия встречались ложи, состоящие из одних ремесленников (например, ложа в Глазго), но параллельно с ними существовали ложи вроде абердинской, где в 1670 году из 49 членов всего 12 были профессиональными каменщиками, а остальные — это дворяне, пасторы, коммерсанты и представители гуманитарных профессий.
Кроме знати, к каменщикам нередко примыкали представители интеллигенции и ученого мира, привлекаемые таинственной историей масонства и тайными знаниями, которыми те якобы владели, что в значительной мере разжигало их научную любознательность.
Согласно дошедшим до нас сведениям, для приема в общество новых членов требовалось присутствие, по крайней мере, 5 или 6 франкмасонов. «Эти собрания, — пишет английский исследователь масонства сэр Плот, — называются в некоторых местах ложами», а вступительные обряды состоят в сообщении тайных знаков, «посредством которых члены общества узнают друг друга, где бы они ни находились», и сопровождаются банкетами по установленному ритуалу. Вновь вступившие в братство члены по традиции дарили в день приема «братьям» перчатки, а взаимные обязанности членов заключались в помощи на случай старости, безработицы и болезни.
Описанные общества франкмасонов, всецело пропитанные духом старых ремесленных братств, в идейном отношении мало соприкасаются с позднейшим масонством, которое в значительной мере питалось философскими идеями социально-реформаторских движений XVII века, возглавляемых тайными и полутайными кружками ученых и утопистов, которые были столь типичны для той эпохи.