Читаем Тайны выцветших строк полностью

«Я султан, сын Магомета, брат солнца и луны, — выхвалялся перед запорожцами константинопольский властелин, чванливо перечисляя все свои титулы, — внук и наместник божий, владетель всех царств, Македонии, Вавилона и Иерусалима, великого и малого Египта, царь над царями, властитель над всеми живущими, никем не превзойденный и не победимый рыцарь, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого бога, надежда и утешение мусульман, смущение христиан, но и их великий защитник. Повелеваю вам, запорожские казаки, сдаться мне добровольно и без малейшего сопротивления и своими набегами мне больше не досаждать».

Запорожцы ответили на такую дерзость градом заковыристых ругательств, подобранных нарочно в том же порядке, в котором кичливый султан располагал свои громкие титулы. Все эти титулы они переиначили на свой лад.

«Ти, шайтан турецький, проклятого чорта брат і товариш і самого Люциперя секретар. Який ти в чорта лицарь… не будет ти годен сишв християнських шд собою мати; твойого ввiйська ми не боiмося, землею і водою будем битися ми з тобою…

Вавілонський ти кухар, македонський колкник, іерусалимський броварник (пивовар), александрйський козолуп, великого і малого Эгипта свинар, армянська свиня, татарський сагайдак (козел), каменецький кат (палач), подшьський злодіюка, самого гаспида внук і всього світа і підсіта блазень (дурень)…»

Мы приводим это письмо не полностью, так как в тексте его встречаются еще более крепкие выражения, причисляемые к разряду непечатных.

Когда именно могло быть сочинено знаменитое письмо запорожцев к турецкому султану, не легко было определить и потому, что сами его авторы, издеваясь над султаном, в последних строках признавались: «числа не знаем, бо календаря не маем, мисяць у небі, а год у книжіці, а день такий у нас, як и у вас…» В этом месте добавлялось под рифму еще несколько озорных словечек.

Трудно установить, посылал ли когда-нибудь на самом деле турецкий султан запорожцам дерзкий ультиматум, на который они могли ответить таким образом. Современные исследователи считают письмо запорожцев образцом народного творчества.

Один из вариантов письма был подписан «Кошовой атаман Захарченко со всим Кошем Запорозьким», под другим стояла подпись славившегося своими лихими набегами запорожского героя, знаменитого кошевого атамана Ивана Серко — такое прозвище дают на Украине волкам. Об этом атамане по Сечи долго ходила молва, что он даже родился с уже прорезавшимися зубами и, как только бабка-повитуха обмыла его и поднесла к столу, младенец «тот же час схватил со стола пирог с начинкою и съел его».

Ой не витер в поле грае,Не орел летае,От же Сирко с товариствомНа Сечи гуляе,

— поется об этом смельчаке в казацкой песне. Именно его и изобразил Репин в своей картине в образе стоящего рядом с писарем дородного запорожца с трубкой во рту и заткнутым за пояс драгоценным кинжалом.

Как можно судить по надписи на сохранившейся вблизи развалин старой Сечи могильной плите, Серко умер в 1680 году — значит, и письмо должно было быть составлено не позже этого года. Попытку установить дату послания запорожцев сделал историк Н. И. Костомаров. Два содержавшихся в письме ругательства — «каменецький кат» (палач) и «подільський злодіюка» — могли относиться к турецкому султану Магомету IV, царствовавшему с 1648 по 1687 год и действительно захватившему в 1672 году после жестокой резни главный город Подолии Каменец, а потом и всю Подолию.

Предположение Костомарова так и осталось предположением. Tочную дату написания письма — один из признаков подлинности исторического документа — установить не удалось.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки