Ах, я вовсе не хотела такое сказать! Просто хотела произвести на Вас сильное впечатление. Мне нравится производить на Вас сильное впечатление, нравится видеть, как лицо Ваше бледнеет и Вы сурово смотрите на меня и вздыхаете: «Ох, Синнамон!» — словно я совсем уж безнадежна. Я вот рассмеялась сейчас, подумав об этом, и это, похоже, тоже недопустимо, потому что моя канадская француженка горничная Мари-Клод хмурится на меня из-под насупленных бровей. Увы, но ее некрасивое лицо, видимо, будет единственным, что я буду видеть до следующего ноября. Благо по крайней мере, что у меня есть Вы, кому я могу писать.
Как Вы думаете, чем мне дозволено заниматься, пока я буду погребена здесь заживо? Мне можно рисовать, но в доме ограниченное количество окон, и, боюсь, еще до января я израсходую все виды из них. Мне можно читать «Фриманз джорнал», но все эти разговоры о пенковых трубках и вставных резиновых зубах приводят меня в бешенство. Мне, наверное, можно вязать носки и повязки для наших солдат, гибнущих на Юге. Еще что? Не знаю. Наверное, мне пора найти Вам мужа, дорогая Шарлотта. Как Вы думаете?
Вы с Вашим преданным сердцем, несомненно, ужаснетесь такой ветрености, но я ничего не могу с собой поделать — такова уж моя натура, и я не знаю, почему я такая. Возможно, так сказалось на мне потрясение от потери мистера Грейвза. Мне страшно, я боюсь сойти сума здесь, в этом мрачном доме. Вам следует переехать в Темпл-Мэнор на Второй улице — мне будет утешительно такое близкое соседство с Вами.